Поклонный крест и табличка на месте убийства отца Михаила Каргаполова. Как было установлено в экспедиции, дата не соответствует действительности
В январе 1919 года в селе Петровском Ачинского уезда (ныне — деревня Петровка Бирилюсского района) произошло убийство. На первый взгляд, ничего необычного — красные убили священника, сколько таких ужасных случаев было за Гражданскую войну? Но чем больше подробностей становилось известно, тем сложнее оказывалась эта история… Что же на самом деле случилось тогда в сибирской глубинке — в новом выпуске проекта «Этапами веры».
Михаил Михайлович Каргополов (вариант написания фамилии, встречающийся в некоторых источниках — Каргаполов) родился в семье потомственных казаков. Его отец, Михаил Семенович, был хорошо известен в губернии — после долгой службы в казачьих войсках он вышел в отставку в звании полковника, после чего еще дважды выдвигался на выборы в красноярскую городскую думу — в 1914 и 1918 годах. Близкие даты рождения, одинаковые фамилия и отчество позволяют судить, что Михаил Семенович Каргополов был родным братом Дмитрия Семеновича Каргополова, выдающегося учителя, краеведа, основателя библиотеки и краеведческого музея в Ачинске и краеведческого музея в Минусинске. Есть и некоторое сходство в судьбе старших братьев Каргополовых и детей Михаила Семеновича — в обоих случаях старший брат (как Михаил Семенович и его старший сын Михаил Михайлович) шел по пути службы в казачьих войсках, а младший — обучался на учительскую профессию, что позволяет судить об определенной семейной
традиции.
Красноярские казаки в годы войны
Красноярская казачья сотня, на самом деле, была сотней только в межвоенные годы. На период Русско-японской войны и Первой Мировой войны она была увеличена до дивизиона из трех сотен. Однако, вопреки ожиданиям многих казаков, с началом «Великой войны» на фронт они не отправились, а были оставлены в губернии «для поддержания порядка». Рвавшиеся в бой казаки неоднократно писали прошения о направлении в действующую армию, в отдельных случаях даже сбегали туда в качестве добровольцев.
К весне 1916 года утечка казаков стала столь очевидной, что, по воспоминаниям сотника Георгия Юшкова, на встречу с ними прибыл генерал-лейтенант Эверт, до войны возглавлявший Иркутский военный округ (включавший и территорию Енисейской губернии). Он смог исходатайствовать об отправке группы добровольцев на фронт, но приказ о поддержании порядка для самой красноярской сотни не менялся, как и для возглавлявшего ее Каргополова. По имеющейся информации, на очередное прошение Каргополова о переводе казаков в действующую армию был получен гневный отказ, в котором предлагалось самого Каргополова отправить на фронт одного, отстранив от командования. Неизвестно, что произошло после, но в следующий раз его фамилия встречается уже в «Енисейских епархиальных ведомостях» в связи с диаконской хиротонией.
Красноярская сотня же, после воссоединения с вернувшимися фронтовиками, в декабре 1917 года выступила из города на юг губернии, опасаясь превосходящих сил большевиков. Этот поход закончился плачевно — рядовые казаки, в основном, постепенно покидая войско возвращались в Красноярск, а офицеров туда вернули уже в качестве арестантов, посадив в тюрьму. Свести в одном городе вернувшихся казаков и их лидеров стало роковой ошибкой для большевиков. Если судить по воспоминаниям Алексея Тялшинского, одного из арестованных офицеров, именно стремление казаков выручить приговоренных к расстрелу офицеров положило начало июньскому восстанию в Красноярске.
Оно закончилось падением власти первого большевистского правительства и его бегством на пароходе в сторону Енисейска — имена тех большевиков, схваченных и расстрелянных в отместку за приговор арестованным офицерам, всем знакомы по названиям некоторых центральных улиц города. И именно тогда, в июне 1918, был рукоположен во священники Михаил Каргополов… После этого красноярские казаки влились в белое движение в Сибири, воевали под началом Колчака, отступали вглубь страны с Великим Сибирским Ледяным походом Каппеля, и пережившие все это, впоследствии, осели с другими белыми эмигрантами в китайском Харбине.
Михаил Михайлович пошел по стопам отца и служил в Красноярской казачьей сотне. Известно, что до 1913 года он служил в чине хорунжего, к 1914 был возведен в подъесаулы и занял должность адъютанта сотни, а уже в 1917 году стал есаулом, оставшись одним из последних офицеров красноярских казаков, не попавших в действующую армию на фронтах Первой Мировой войны. По всей видимости, именно конфликт с армейским начальством, которое многочисленные ходатайства о переводе на фронт воспринимало в штыки, угрожая наказанием, в конечном итоге
привел к переходу Михаила Каргополова в духовное ведомство.
В апреле 1918 года будущего священномученика рукоположили диаконом к Благовещенской церкви города Красноярска. К этому времени в Красноярске уже почти полгода была установлена советская власть. Объединившиеся с вернувшимися фронтовиками казаки покинули город. Уже 29 июня 1918 года отец Михаил был рукоположен во священники к Петропавловской церкви села Петровского, но именно в это время ситуация в городе сильно изменилась. Первое советское правительство в городе было свергнуто, и, не без участия вернувшихся казаков, в Красноярске установилась власть белого Временного сибирского правительства (впоследствии замененного правительством Колчака), а противостояние «белых» и «красных» в губернии приобрело черты полноценного военного конфликта. Трудно сказать, какое именно из этих обстоятельств эпохи задержало новопоставленного священника.
было ли это духовное окормление вернувшихся в Красноярск братьев-казаков, или небезопасность уездных дорог, где уже рыскали партизаны — но судя по метрическим книгам петровской церкви, к совершению Таинств в ней отец Михаил приступил только в самом начале января 1919 года, спустя полгода после назначения. И всего за месяц до собственной смерти.
Село Петровское было новосельческим — люди сюда приехали по столыпинской реформе совсем недавно, получили не приспособленную для возделывания землю, и должны были в короткие сроки в полевых условиях ее к этому приспособить и начать питаться от плодов трудов своих. И пусть ко времени прибытия отца Михаила они уже осели и вели какое-никакое хозяйство, богаче они не стали.
Старожилы и новоселы в Сибири
Освоение русскими поселенцами Сибири практически началось еще в XVI веке.
За столетия прошедшие до начала Гражданской войны, здесь успел сформироваться довольно большой пласт «старожилов», уже несколько поколений проживавших на сибирской земле. До строительства Транссибирской магистрали и столыпинских мер по поддержке переселения в Сибирь, движение переселенцев было сравнительно умеренным и в основном состояло из крестьян северных губерний России. В среднем, за 25 лет переселенец успевал обзавестись собственной землей, жильем, сельскохозяйственным оборудованием и связями (в том числе родственными) с другими старожилами, после чего фактически принимался в старожильческую общину и признавался таким же старожилом, как и другие ее члены.
Иначе обстояли дела у переселенцев новой волны, последовавших в Сибирь в конце XIX и особенно в начале XX века. Среди них преобладали жители центральных и южных губерний России, не приспособленные к жизни и ведению хозяйства в сибирских условиях. Мало того, что они попросту не знали, как выжить в сибирском холоде, как построить дом или возделывать землю в тайге, старожилы нередко отмечали среди них лень и пьянство, а сам масштаб переселенческой кампании сделал практически невозможным постепенное освоение выдаваемых новоселам земель.
В итоге отмечалась бедность и высокая смертность среди переселенцев, сами же они настаивали на переделе земель старожилов, совершенно для тех неприемлемом. Возникшее имущественное расслоение накалило отношения между старожилами и новоселами до предела. Иосиф Окулич, казак Красноярской станицы и в то же время инженер-агроном, работавший над снабжением армии в 1917 году как раз в Сибири, приводил в пример переселенцев станицы Каратуз, получивших 3,5 десятины земли на мужскую душу, и казаков той же станицы, имевших по закону 40 десятин на душу. Нужны ли другие объяснения отношению переселенцев к казакам?
Впоследствии, именно находившиеся в бедственном положении новоселы стали опорой большевиков в Сибири — пусть не такой надежной, как пролетариат Центральной России, но все же очень близкой по социальному статусу и мотивации. Михаил Каргополов, к своему несчастью, олицетворял сразу две категории, ненавистные таким людям — зажиточных казаков-старожилов, якобы отнимавших у них лучшие земли и природные богатства сибирской земли, и духовенство — о богатствах Церкви и возможности их присвоения к тому времени знал уже каждый, попавший в поле зрения большевистских агитаторов…
Преступление и подвиг
Когда мы — исследовательская группа проекта «„Сибирский крест“: мученики и подвижники ачинской земли» — летом прошлого года приехали в Бирилюсский район, задача перед нами стояла нетривиальная: установить обстоятельства преступления, совершенного без малого сто лет назад, за один-единственный день. Об отце Михаиле мы тогда знали гораздо меньше, чем сейчас, но, к счастью, справки начали наводить заранее, еще до отъезда из Красноярска, и кое-что для нас уже подготовили. В первую очередь — метрические книги и другие документы Петропавловской церкви в районном архиве, изучать которые сразу отправилась часть группы. Вторая же часть вместе с нашим проводником, настоятелем новобирилюсского Свято-Троицкого храма протоиереем Сергием Маханько отправилась прямо на место событий давно минувших дней.
На подъезде к Петровке, в предполагаемом месте убийства священномученика, стоит поклонный крест, установленный в 2013 году Братством православных следопытов. Если предположение верно, отца Михаила вели в сторону Орловки — чуть более обжитой деревни, которая и расположена была ближе к нынешнему районному центру. То есть его не увели глубже в тайгу, где убийство было бы проще скрыть, напротив, повели в сторону более оживленного места.
Сама деревня Петровка сегодня едва ли может называться населенным пунктом. Вдоль дороги стоит несколько десятков домов, многие откровенно заброшены, а и те, что как будто бы обитаемы, трудно назвать ухоженными. На въезде в деревню в высокой траве прячется обелиск тем самым «партизанам» — «героям», замучавшим безоружного священника зимой 1919-го. К кресту, кстати, хоть он и стоит поодаль от деревни, подобраться значительно проще. От Петропавловской церкви, конечно же, ничего не осталось.
Здесь мы должны были встретиться с местным старожилом, что-то знавшей о тех событиях, но не застали ее. Вообще во всей деревне мы нашли лишь одну старушку, хоть она и утверждала, что живет здесь человек пятьдесят. О тех событиях она ничего не знала, и в итоге так мы и покинули деревню ни с чем — лишь запечатлев этот памятник неудавшейся попытке заселения и освоения сибирских просторов.
Уже вернувшись в Новобирилюссы, мы узнали от работавших в архиве коллег о том, как недолго прослужил в Петровском отец Михаил. Но прояснить, что двигало убийцами священника это не помогло, таких записей мы не нашли. Многим служителям Церкви удалось пережить Гражданскую войну — всеобщего плана по физическому уничтожению духовенства тогда еще не было, да и социальный состав, как и мотивы «красных» в Сибири несколько отличался от того, что были в Центральной России, делая их в целом более лояльными к духовенству. Часто поводом для убийства служили ложные доносы о той или иной помощи, которую священники оказывают «белым». Были и случаи, кажется, мотивированные одной лишь ненавистью и полной потерей человеческой сущности, но что заставило «партизан» убить практически только что прибывшего священника, в такой дали от уездных городов и активных боев?
Ответить на этот вопрос (а заодно узнать больше о последовавших событиях) нам помог разговор с людьми, изучавшими историю Орловки и Петровки, общавшихся с еще живыми тогда свидетелями в том числе и событий 1919 года. Они-то и рассказали нам о том, как тяжело строились эти деревни, как враждовали строившие их новоселы со старожилами, занимавшимися здесь и промыслом, и возделывавшими уже лучшие земли… И о том, что первым делом переселенцы в новых селениях всегда строили церковь. Откуда же такая ненависть к священнику?
— По рассказам как было? — Сидели мужики, пили самогонку, и говорят — пойдем батюшку тряхнем… Ну и поехали, а батюшка что? То ли в самом деле денег не было, то ли что, но они его вывезли…
— Это же красноармейцы были, да?
— Нет, это простые люди. Петровские люди его расстреляли. Красноармейцами их представили уже после, памятник им поставили, потому что белогвардейцы расстреляли их.
— Казаки приехали и всех расстреляли?
— Тех, которые батюшку казнили, только тех и расстреляли. Ну и потом уже тех, которых казнили эти казаки, их превратили в красноармейцев, превратили в героев, памятник им поставили. На самом деле они не были никакими красноармейцами, они просто были местные жители, которые заправляли в делах наших, как бы представители советской власти. А казаки даже не касались нашей деревни. Они не тронули никого, так все вспоминали.
И, что характерно, когда мы разговаривали со старожилами, никто не осудил казаков, наоборот — осудили тех, кто расстрелял батюшку. Это — чистая правда. Вот так рассказывали эту историю старожилы. Даже до редакции «Енисейских епархиальных ведомостей» в 1919 году уже дошла легенда о красноармейцах, ни с того ни с сего вывезших отца Михаила в лес и расстрелявших его, не говоря уже позднем советском мифе про большевиков и карателей. Но в народной памяти петровцы сохранили, как все было на самом деле.
Последствия
Преступление, совершенное толпой пьяных маргиналов, не осталось незамеченным. Один из свидетелей события — милиционер, который тоже был схвачен участниками расправы, но смог сбежать — сообщил о случившемся. У отца Михаила осталась вдова с детьми, которая тоже была казачкой по происхождению, но, если верить рассказам, не из красноярских, а енисейских казаков. Возможно, именно они вскоре наведались в Петровское, чтобы отомстить.
Устанавливавшейся власти большевиков были нужны свои «мученики», и когда речь заходила о людях, убитых «карательными отрядами белых», лишний раз разбираться в том, за какие «подвиги» они были казнены, никому нужно не было. Так убийцы и стали красными партизанами, в память о которых был установлен обелиск на въезде в деревню.
А тело отца Михаила вернули в Красноярск. Отпевание состоялось в Благовещенском соборе — где и начиналось недолгое служение святого на ниве Христовой. Там же его и похоронили. Вскоре там похоронят и казаков, оборонявших Енисейск от настоящих «красных» — возможно среди них были и те, кто расправлялся с убийцами петровского священника. Но в советское время все эти захоронения были утрачены…
Так закончилась эта история, начавшаяся из-за ненависти, — той самой ненависти, что вообще в принципе послужила отправной точкой для Гражданской войны, — и разрешившаяся множеством смертей, — невиновных и виновных, причастных и непричастных, породившая ложных героев и надолго предавшая забвению истинных. Она словно стала слепком всей Гражданской войны в целом.
С отцом и братом Михаила Каргополова советская власть разделалась уже после, в эпоху массовых репрессий, памятуя об их «эксплуататорском» казачьем происхождении. Церковь, которую первым делом построили петровцы в своей деревне, закрыли в 1932, а в 1960-е разобрали и перевезли в соседнюю Орловку, чтобы собрать из нее здание администрации. Но, как ни удивительно, в народной памяти сохранилось предание о священнике, невинно убиенном своими же, петровцами, даже сквозь поколения, и хранится теперь теми, кто сам и не застал этих событий.
***
Тогда, в 2017 году, возвращаясь из Новобирилюсс в Ачинск во время нашей экспедиции «Сибирского креста», мне было трудно уложить всю эту историю в голове. В этой, казавшейся изначально такой простой, и, как бы ужасно это не звучало, обычной для того времени истории — красные убили священника, — оказалось столько деталей, мотивов, смертей, последствий.
Но самой странной мыслью был вопрос — а справедливо ли вообще было считать отца Михаила святым? Ведь, получается, это простой криминал — пьяные мужики убили из-за денег, где же здесь гонения на Церковь? Но на самом деле, Михаил Каргополов совершил подвиг и пострадал за веру. Веру, свет которой он приехал нести в Петровское.
Он не побоялся новоселов, которым так ненавистно было его казацкое происхождение. Не побоялся и той бедности, в которую неизбежно попадал из своей, надо полагать, сравнительно сытой жизни в Красноярске. И даже на пороге собственной смерти не переставал молиться за своих мучителей. Которые веру отца Михаила не приняли, отвергнув самым жестоким возможным образом, и променяли вырванный из холодных рук мученика крест на бутылку водки.
Это на самом деле было актом гонений на Церковь, причем в наиболее страшном варианте — неосознанном, совершенном из-за утраты человеком человеческого образа, созданного по подобию Божиему.
Из «Енисейских епархиальных ведомостей», 1919, № 4
К смерти отца Каргополова
В воскресенье похоронили отца Михаила Каргополова… Хоронили священника, убитого только за то, что он был пастырем, был служителем Христовым.
Отец Михаил был казак по рождению. Казацкая душа знает одно свойство: решимость. Мы видим, как казаки решительно и внушительно встали на защиту поруганной и разрушенной родины. Высокий холм свежей могилы и многие другие свежие могилки говорят об их ратном деле, и отец Михаил, как казак душою, не мог не встать на защиту поругаемой и унижаемой родины.
Но он избрал иное орудие действия: он нашел, что силы его души дают ему право взять в руки духовный меч и идти к темному народу со словом любви и с крестом в руках, и он оставил свое офицерское положение командира части, оставил любимую с детства казацкую службу и пошел в эпоху расцвета советской власти и гонения на веру — в священнослужители.
Здесь выявилось это свойство казацкой души — решимость. Его ничто не остановило, когда в душе создалось решение идти к народу с словами любви Христовой. Злые люди, которые сознательно выбивают все то, что есть чистого, интеллигентного, культурного в России, чтобы ее еще более обессилить и уронить, увидали в этом решительном и чистом человеке опасного для их разрушительной работы врага, и они его убили: они его били, расстреливали, а над семьей глумились…
Сила духа этой казацкой души сказалась в силе его веры: звери не могли вырвать из рук пастыря его нагрудного креста, так и пристрелили его с крестом в руках. А он сжимал крест в руках, молился о них: «не ведят бо, что творят!..» О юность, юность! поймешь ли ты, какой светлый, чистый облик человеческой души явлен нам этим безвестным пастырем из села Петровского Ачинского уезда?!..
Материал газеты «Православное слово Сибири» в рамках проекта «Этапами веры» при поддержке международного грантового конкурса «Православная инициатива»
Фотографии Андрея Андрюшкина
