Общество русской словесности: история и современность

Н.В. Ковтун, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры мировой литературы и методики ее преподавания

Красноярский государственный педагогический университет им. В.П. Астафьева

Статья посвящена анализу создания и развития отечественных общественных организаций, занятых повышением уровня грамотности и литературным просвещением народа. Особое место занимает история недавно созданного Общества русской словесности, которое возглавил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, описаны основные задачи и направления деятельности организации.

В работе показано, как менялись роль художественной литературы, книги в культурном контексте XX–XXI вв., динамика символического и социального статуса ее творцов, функций чтения и сочинения — основополагающих практик, делающих возможным литературное творчество как таковое. Поясняется ряд фундаментальных мифологем, лежащих в основании национальной культуры (литературоцентризм, библиофилический миф), без знания которых невозможно понять специфику сегодняшней ситуации, драматически сказавшейся на статусе филологического образования, гуманитаристики в целом. Подчеркивается, что создание Общества русской словесности — не просто желание усилить культурный престиж страны, напомнить о национальных традициях, о православных основах нашей культуры, но осознание интеллектуалами, духовенством, властью идеи невозможности сохранения державы вне скрепляющих ее целостность языка и литературы.

Девятого марта 2016 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл учредил Общество русской словесности (ОРС). Патриарх лично возглавил Общество, в состав которого вошли видные ученые, члены РАН и Российской академии образования, преподаватели ведущих российских вузов, учителя, писатели, издатели, представители государственной власти, духовенства и студенчества. Сам факт рождения новой общественной организации, с одной стороны, свидетельство актуализации интереса к гуманитарному образованию (неслучайно 2015 г. прошел под знаком Литературы), с другой — подтверждение очень непростого положения дел именно в этой области, напрямую связанной с вопросами самоопределения личности, самоосознания нацией своего удела, воспитания чувства гражданства, отношения к своей земле и культуре. За последние годы из самодостаточной, структурообразующей области знания гуманитаристика превратилась в сферу обслуживания, разрушительные последствия этого мы сегодня и наблюдаем.

Идея создания организации, целью которой стало бы повышение уровня грамотности и литературное просвещение народа, возникла, разумеется, не сегодня. В 1811 г. при Московском университете создано Общество любителей Российской словесности (ОЛРС), просуществовавшее вплоть до 1930 г. Миссия Общества сводилась к тому, чтобы способствовать успехам отечественной словесности как главному средству распространения просвещения. Члены организации занимались в том числе издательской деятельностью, среди особенно значимых событий — издание «Толкового словаря живого великорусского языка» В. Даля. В разные периоды пост председателя Общества занимали М.Н. Загоскин, А.С. Хомяков, И.С. Аксаков, акад. Ф.И. Буслаев, акад. Н.С. Тихонравов, И.А. Бунин, П.Н. Сакулин (умер в 1930 г.). Активное участие в его деятельности принимали И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, А.К. Толстой и другие выдающиеся русские писатели и поэты. На заседаниях Общества читали свои произведения Ф.И. Тютчев и А.И. Полежаев.

При Обществе создаются специальные комиссии: Пушкинская, историко-литературная и современной литературы; издаются сборники «Тургенев и его время» (1923), «Пушкин» (в 2 т., 1924–1930). Со сменой революционно-романтической, мистико-теургической культурной парадигмы 1920-х годов на монологическую, каноническую Культуру – 2 [1] Организация перестает существовать и возрождается только в период «перестройки» по инициативе академика Д.С. Лихачева (1992), который и становится ее почетным председателем. Под грифом ОЛРС изданы более двадцати книг, в том числе исследования «Общество любителей российской словесности. 1811—1930» (2002); «Пушкин и ОЛРС» (1999); «В.И. Даль и ОЛРС» (2002); «Гоголь и ОЛРС» (2005).

Анализ функций и значения ОРС сегодня логично предварить хотя бы беглым обзором важнейших этапов становления отечественной культуры как литературоцентричной, когда книга, художественный текст приобретают совершенно особый статус. Истоки этой ситуации коренятся в русском средневековье, уже в эпоху Просвещения складывается библиофилический миф, связанный с утверждением определяющего, а порой единственного влияния книги на нравственно-эстетическое самосознание человека и общества в целом [2. С. 193–268]. Отстаивается сакральное значение книги, в которой сокрыто Слово Господа: «Слово совмещает в себе и разум, и речь, и одно из наименований Сына Божия, и данный им людям закон», — пишет Ю.М. Лотман [3. С. 88]. Значимость слова признается имманентной, присущей слову как таковому, «суетное слово противоестественно как осквернение» [3. С. 88].

Русь прокладывает себе дорогу к цивилизации, опираясь на книгу, что обеспечивает исключительный авторитет «книжным людям». Если в Европе, свидетельствует В. Кантор, «книга бала дополнением к роскошно развитой художественной, образовательной, социально-бытовой, градостроительной инфраструктуре Античности, пусть и огрубленной варварским нашествием, то на Руси оказалась порой единственным строителем духовной жизни древних русичей» [4. С. 295]. Приобщение к книжной мудрости часто происходит через звучащее слово Учителя. Немногих грамотных людей, облаченных духовной властью, уважали, боялись, порой ненавидели. Первые русские книжники осознавались проводниками воли Всевышнего, их наставляющего и вдохновляющего. Сакрализация письменного слова, с одной стороны, и труднодоступность уже первых рукописных источников — с другой, превращают книгу в культовый объект. Даже записываемые с XI в. творения церковной словесности воспринимаются главным образом из уст священнослужителей, а не из книг, сама книга награждается почти мистическими, ритуальными характеристиками.

Книга принесла на Русь и знание о мире, через книги открывают Византию, Европу. Когда в Средние века в Европе зарождается университетское образование, на Руси оно отсутствует, что свидетельствует, скорее, не об отсталости, но о своеобразии культурного типа. Благодаря университетам чужую культуру можно было осваивать как свою, изучать ее, осмысливать, в России эту роль берет на себя Академия Наук. М. Мамардашвили считает и всю русскую классическую литературу словесным мифом, единой «социально-нравственной утопией», «попыткой родить целую страну — из слова, из смыслов, правды» [5. С. 187]. Общая для эпохи классицизма «учительская» функция слова на русской почве приобретает невиданную актуальность, предполагается, что «общество еще не создано, что его еще предстоит создать. В этом созидании писателю отводится главная роль. Причем ориентируется автор на будущего, а не на настоящего, на идеального, а не на реального читателя, на читателя, которого он сам же призван создавать» [5. С. 187]. Русский человек научается жить «внутри» текста, среди литературных персонажей.

Эпохе Просвещения мы обязаны и еще одной базовой мифологемой, когда книга трактуется как идеологическое оружие в борьбе различных субкультур. Природа этого положения двойственна: растворение художественного начала во внехудожественных словесных контекстах долго препятствует обособлению словесности как самостоятельного вида эстетической деятельности, однако одновременно это же создает эффект «всеприсутствия» литературы, ориентировавшей многие социальные практики на книжно-литературные образцы.

Начиная с Просвещения полем идеологической борьбы становится сама издательская деятельность, здесь же стоит упомянуть акции запрещения «вредных книг», жесткость цензуры на печатную продукцию, которой отмечены властные структуры со времен Екатерины вплоть до Сталина и Брежнева. И напротив, огромными тиражами выходят издания, зачисленные в идеологически утвержденные программы чтения. Книге на Руси приписывают мифологическую роль мгновенного катализатора общественного мнения, русский писатель не мыслит себя без власти, без права на социальное пророчество [6]. Литература в этом контексте — вид проповеди, способ воздействия на зло, существующее в реальном мире: «Писатель не может отказаться от своих нравственных убеждений и не должен терять веру в силу своего слова, что его слово может убедить кого-то», — считает А.И. Солженицын [7. С. 53].

Мистическим отношением к книге отмечена и русская культура начала ХХ века. В модернизме книга, художник — посредник между профанным, филистерским настоящим и трансцендентальным идеалом, слово — буквально проводник высших идей. Если модернизм исповедует доктрину спасения искусством, то авангард, а вслед ему и официальная советская словесность, рассматривают слово как инструмент жизнетворчества. Русская литература советского периода «представляет собой один из наиболее радикальных и последовательных экспериментов антропологического изменения посредством масштабного письменного проекта, проведенного в наиболее благоприятных для этой программы тоталитарных условиях», — пишет М. Берг [6. С. 17]. Советские художники наследуют роли интерпретаторов высшей истины, «толмачей», грань между мечтой и действительностью, текстом и «внетекстовой реальностью» признается условной, «новый мир» оформляется по принципу «потемкинских деревень» — лозунги, призывы умело драпируют прорехи на тоге совершенного государства. Именно искусство, прежде всего ортодоксальная советская литература, обеспечивает веру в неукоснительность «светлого будущего». Фильмы, книги, плакаты — средство утверждения новой власти, им отказано в самостоятельном эстетическом значении. Такой масштабной, тотальной власти письменного слова, картинки над реальностью не знала ни одна историческая эпоха. Постепенная демифологизация идеи «светлого будущего», самого политического строя приводит к тому, что официальное искусство невольно вступает в фазу повторения, самопародии.

Эпоха постмодернизма одной из главных своих задач называет борьбу с властью слова, литературы, деконструкцию великих мифов и утопий минувшего. Культовые авторы этого времени переносят на отечественную почву стилистику, язык европейского постмодернизма, но для этого потребовалось предельно унизить, вывернуть гуманистические ценности и принципы реалистического письма, ввести табуированную лексику, обыграть символику инфернального, лишить литературу «литературности». Творчество как игра освобождает от власти прежних идей, которые подлежат деконструкции, наградой становится свобода, интеллектуальная прежде всего. Носителям высоких идеалов отведена роль духовных «монстров», происходит постмодернистская подмена лирического субъекта калейдоскопом масок. Автор из пророка, учителя превращается в ремесленника, даже шута, чья задача — развлекать публику.

К концу 1990-х годов усиливается роль «популярного писателя», писателя-бренда, чьи гонорары существенно выше заработков традиционалистов, для которых литература была служением, миссией. Спрос на массовую литературу, писателя-зеваку, наблюдателя, отстраняющегося от собственного текста (а потом и остраняющего его), становится индикатором кризиса литературоцентризма, утверждением власти рынка, его права определять статус того или иного товара, жеста, события [8. С. 5–11]. В условиях деканонизации образа книги слово писателя десакрализуется, становится «словом человеческим», нуждающимся в обсуждении и проверке. Художник обретает действительную свободу и рискует только коммерческим неуспехом собственных книг, но одновременно общественная ценность его произведений понижается. Сегодняшняя литература утрачивает «и статус зеркала законов жизни, и статус зоны игровой свободы, и статус оазиса духовности» [9. С. 12–21]. Высокая словесность становится уделом немногих, приобретает качество музейности.

Параллельно с этими процессами, однако, все отчетливее проступает зависимость постмодернистских практик от предмета деконструкции, единственным критерием оценки творчества остается последовательность отрицания, изощренность авторской игры, что спрямляет горизонт ожиданий. Искусство дегуманизируется, становится самозамкнутым, энтропийным, демонстрирующим исключительно технику приема. В этой словесности разочаровываются критика и читатель, никакие провокации, обыгрывание стратегий классики или советской мифологии не меняют ситуации. Намечается массовый исход из пределов культуры под знаком «пост-». Завершение проекта постмодерности, разочарование в ценностях глобализации, пришедшиеся на рубеж 1990–2000-х,актуализируют интерес к своему, национальному, к реалистическим принципам поэтики. Вопросы сохранения чистоты родного языка, статуса словесности вновь зазвучали как насущные, определяющие, в конечном итоге, единство, безопасность страны, ее ближайшее будущее.

Итак, сравнивая систему социальных функций отечественной словесности XVIII, ХIХ веков с современностью нельзя не отметить принципиальную трансформацию, которую претерпела литература за минувшие десятилетия: видоизменению подверглось прежде всего такое свойство отечественной словесности, как ее повсеместное в ранние эпохи присутствие в религиозном, политическом, социальном, философском, естественнонаучном дискурсах, а также, закономерно, в дисциплинарных рамках указанных духовных и интеллектуальных традиций. Переход от просвещенческой веры в могущество Слова к подрыву статуса Автора, релятивизации литературного письма, знаковым нарушениям художественных конвенций и границ художественности в целом — в диапазоне от предельной их социализации в рамках советского проекта до десоциализации и тотальной ревизии в постмодернистской эстетике, где иерархическая вертикаль заменяется плюралистической горизонталью, взрывным, по Ю.М. Лотману, образом осуществился в середине — конце XX столетия. Наряду с обретением автономного статуса, литература столкнулась с коммерциализированными прежде нее самой визуальными искусствами, чья символическая ценность определяется популярностью у масс.

В период культурной «либерализации» 1990-х литература лишилась поддержки властных инстанций, оказалась не в состоянии конкурировать на равных из-за малой востребованности, развенчания статуса интеллигенции, утратившей свою прежнюю социальную харизму, а также по причине истончения слоя «серьезных» читателей, нацелившихся в определенный момент на развлечение, предоставляемое визуальными видами искусства. Свою роль сыграли и экономические причины: книга — дорогой товар, домашние библиотеки осознаются как неоправданная роскошь, как излишество или старомодное чудачество. Традиция работы со сложными текстами (интерпретация которых требует аналитических усилий, времени, внутренней подготовки), составляющая одну из важнейших особенностей отечественной культуры, девальвирует, однако с «поминками» по литературе, очевидно, поспешили.

Ценность словесности рубежа ХХ–ХХI вв. открывается в ином, чем прежде, направлении, связывается не с переустройством мироздания [10], но с интерпретацией хаотичной действительности, поиском адекватного языка ее постижения: «мы живем только посредством истолкования, привнесения смысла в действительность» [11. С. 38]. Именно литература дает инструментарий объяснения противоречивых, тайных моментов человеческого бытия, и в этой функции ее значение неуничтожимо. Словесность оказывается мощным средством устроения, структурирования культурного поля, примирения «я» и современной, отчужденной действительности, самоидентификации личности. Анализ художественных текстов, ставших символами определенного времени, открывает содержание целых эпох с позиций, закрытых для точных наук, сокровенных, дающих представление о духе, звуках, запахах, настроениях людей, их тайных помыслах и высоких устремлениях. Литература создает свою, гораздо более тонкую, уникальную, чем политическая, карту мироздания, без знания которой вряд ли возможны постижение настоящего, ответ на вызовы современной цивилизации. Неслучайно сегодня, параллельно с процессами демистификации отечественной словесности, разрушения литературоцентризма, начинается процесс спасения «литературной идеологии» «сверху», свидетельством чего становится критическое отношение к массовой литературе, функционирование поля культурного истеблишмента, подобного властному, создание ряда специальных общественных организаций.

На этом фоне создание Общества русской словесности — уже не просто желание усилить культурный престиж страны, напомнить о национальных традициях, о православных основах нашей культуры, но осознание интеллектуалами, духовенством, властью идеи невозможности сохранения державы вне скрепляющих ее целостность языка и литературы.

В современной России вопрос литературной грамотности — один из самых эмоционально обсуждаемых, «проклятых». До сих пор не остыли страсти вокруг ЕГЭ именно по литературе, негосударственная организация Родительский комитет резко высказывается (вплоть до запретов) в адрес продажи отдельных текстов, включенных в программу дополнительного чтения, и массовой литературы в целом [12. С. 95–115]. Список книг для обязательного чтения или так называемая «Золотая сотня» обсуждаются с таким эмоциональным накалом, который трудно объяснить исходя из образовательной прагматики, скорее, это следствие страха утратить литературоцентризм.

Приоритетность литературного текста как инструмента воспитания перед иными (живописным, театральным) заключается в том числе в его тиражируемости и подконтрольности (цензура). Традиционные школьные программы по литературе, построенные на чтении и толковании канонических произведений, поддерживали веру в определенные духовные, нравственные ценности, идеологически выверенные. Слово учителя, работа над сочинением были направлены на утверждение в ученике нужных навыков расшифровки текстов. Этот начетнический подход, вплоть до эпохи 1990-х воспринимающийся как единственно возможный, при всех его издержках формировал правила существования в литературоцентричной среде, учил постигать сложные, большие произведения, требующие широкого спектра знаний по философии, истории, культурологии и др.

Чтение известного круга текстов объединяло общество не менее, чем территория [13. С. 524–534].Искушенный читатель требовал и определенного уровня произведений, мог судить об их специфике, сегодня на его месте оказывается потребитель массовой культуры, рассчитанной на комфортное времяпровождение, а не внутреннюю работу.

Подчеркнем, престиж России в мире в высокой степени опирается на достижения ее классической литературы, ставшей своеобразным кодом прочтения «загадочной русской души», на смену которому мы сегодня не так много можем предложить. Усилия, направленные на сохранение, изучение, распространение русского языка (актуальный проект «Послы русского языка в мире»), не приводят к ожидаемым результатам во многом потому, что носят самодовлеющий характер. Русский язык не имеет бизнес-полномочий английского или научной четкости немецкого, его ценят именно как язык гениальных русских авторов. Ответом на сокращение числа библиотек и книжных магазинов, сворачивание программы продвижения отечественной культуры на Запад, принижение значимости филологии как самостоятельной области знания стало резкое падение интереса к родному языку, грамотности населения в целом.

Положение с университетским филологическим образованием более чем драматично, сокращение профильных литературоведческих кафедр, мест в аспирантуре и докторантуре обернулось вымыванием из этой среды профессионалов, одаренных студентов, падением уровня преподавания в целом. Активное внедрение дистанционных форм обучения, помимо всего прочего, привело к девальвации культуры коммуникации, особенно заметной в поле специалистов по точным наукам. Современное педагогическое сообщество зачастую остается в плену прежних методик и подходов, неспособных удовлетворить запросы обучающихся. В итоге мы рискуем оказаться в ситуации, когда прагматически настроенное, немотствующее население, утратившее способность к постижению высокого, воображение, лишенное качественного образования, защиты прежних традиций и мифов, окажется нечувствительно к мотивациям и призывам Государства [14. С. 68–81]. Создание ОРС и есть один из возможных ответов на эти опасения.

Работа Организации только начата, 25–26 мая 2016 г. в Москве состоялся 1-й Съезд, в первый день которого прошли секционные заседания, посвященные актуальным проблемам филологической науки, образования, воспитания: «Общество русской словесности — миссия и ответственность перед российским обществом», «Русский язык и литература в школе», «Профессиональные объединения русистов в жизни общества», «Культура и искусство как проводники и хранители русской словесности», «Фундаментальные исследования русского языка», «Дополнительное образование: проблемы, достижения, перспективы развития», «Преподавание русского языка и литературы в вузах как стратегический приоритет образовательной политики в многонациональном государстве», «Роль родителей, родительских сообществ и общественных организаций в сохранении русского языка». Результаты работы каждой секции активно обсуждались в ходе научных дискуссий, были выработаны и озвучены предложения для резолюции Съезда.

26 мая в Колонном зале Дома Союзов состоялось пленарное заседание Съезда, на котором с сообщениями и развернутыми докладами выступили Президент РФ В.В. Путин, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, Председатель Общества, президент Российской академии образования Л.А. Вербицкая, профессура ведущих вузов страны, учителя школ, журналисты. Заслушав мнения гостей, участников форума, Съезд принял несколько основополагающих документов: Резолюцию Съезда, утвердил состав Президиума и Бюро ОРС. Среди первоочередных задач озвучены в том числе экспертиза состояния правового обеспечения языковой политики в РФ; работа по экспертизе школьных учебников по литературе; обсуждение списка обязательной литературы для изучения в школе; совершенствование заданий ЕГЭ, которые надеются дополнить устной частью; развитие Национальной программы поддержки чтения (2016–2020); разработка специальной программы, регулирующей порядок комплектования библиотек школ и университетов; актуализация механизмов подготовки и переподготовки кадров для системы учебного книгоиздания… и многие другие. Принципиально, что Общество русской словесности уже функционирует как новая дискуссионная площадка для обсуждения вопросов преподавания русского языка и литературы, как Организация, консолидирующая усилия общественных и некоммерческих организаций, занимающихся вопросами русской словесности.

13 июля 2016 г. в храме Христа Спасителя прошло заседание Президиума ОРС под председательством Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Атмосфера встречи была подчеркнуто деловой, решались вопросы о формировании и деятельности рабочих групп ОРС, которые будут регулировать деятельность отдельных направлений, связанных с решением первоочередных задач, стоящих перед Организацией.

И наконец, хотелось бы подчеркнуть, усилия по консолидации, реализации проектов, связанных с сохранением, развитием и продвижением русского языка и литературы, которые сейчас активно предпринимаются «сверху», не могут быть достаточно эффективны без активной поддержки «снизу». Уже сегодня под эгидой Общества издаются монографии («Русский традиционализм: история, идеология, поэтика, литературная рефлексия». М., 2016), подготовлены научные проекты и крупные международные форумы. Понимая всю сложность нравственно-этической, идеологической и экономической ситуации в стране, драматически сказавшейся на положении в сфере образования, важно использовать все шансы изменить ее к лучшему, ОРС такой шанс дает.

Литература

1. Паперный В. Культура Два. — М.: НЛО, 2007.
2. Приказчикова Е.К. Культурные мифы в русской литературе второй половины ХVIII — начала XIX века. — Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2009.
3. Лотман Ю.М. Очерки по истории русской культуры XVIII в. / Из истории русской культуры XVIII – нач. XIX в. В 5 т. Т. 4. — М., 1996.
4. Кантор В. «Есть европейская держава» Россия: трудный путь к цивилизации. — М., 1997.
5. Мамардашвили М. Как я понимаю философию. — М., 1992.
6. Берг М. Литературократия. Проблемы присвоения и перераспределения власти в литературе. — М.: НЛО, 2000.
7. Солженицын А. Интервью немецкому еженедельнику «Ди цайт» // Звезда. — 1994. — № 6.
8. Кризис литературоцентризма: утрата идентичности vs. новые возможности. Монография / Отв. ред. Н.В. Ковтун. — М.: Флинта: Наука, 2014.
9. Венедиктова Т.Д. О пользе литературной истории для жизни // Новое литературное обозрение. — 2003. — № 59. — С. 12–21.
10. Ковтун Н.В. Введение / Русский проект переустройства мира и художественное творчество ХIХ—ХХ веков. Монография / отв. ред. Н.В. Ковтун. — М.: Флинта: Наука, 2011. — С. 5–11.
11. Изер В. Изменение функций литературы / Современная литературная теория: антология. — М.: Флинта: Наука, 2004.
12. Савкина И. «Поцелуй вампира»: убивает или сохраняет классику современная массовая литература /Кризис литературоцентризма: утрата идентичности vs. новые возможности. — М.: Флинта: Наука, 2014. — С. 95–115.
13. Зенкин С. Критика нарративного разума. Заметки о теории // НЛО. — 2003. — № 59. — С. 524–534.
14. Ковтун Н.В. «Мусорный человек» и современное государство: механизмы соблазна // Literatura. — 2015. — Т. 56–57. — № 2. — С. 68–81.

Статья опубликована в международном научном журнале «Филологические науки». 2006. № 6. Ноябрь. С. 112–118.