Сегодня образовательная сфера в России регулярно подвергается реформированию: новые предметы, инновационные педагогические подходы, упор на нравственное воспитание. Неизменно одно — всех участников процесса волнует эффективность нововведений.
В попытке разобраться в современных смыслах педагогики и понять, как их воспринимают дети и родители, мы побеседовали с экспертом в этой области, почетным гостем XVII Красноярских краевых Рождественских образовательных чтений Анастасией Кошечко.
ПРОБЛЕМЫ ВЫБОРА И ВОСПИТАНИЯ
— Анастасия Николаевна, как специалист-методолог «Стратегии развития воспитания в Российской Федерации до 2025 г.» поделитесь вашим видением ситуации: насколько эффективно духовно-нравственное воспитание в школе? В какие сроки оно способно изменить ценностные приоритеты детей?
— До сих пор в педагогическом сообществе нет единой позиции по поводу «Стратегии». Впервые за много лет общество пытается прийти к консенсусу: что мы понимаем под воспитанием, какой антропологический идеал лежит в основе, кого и какими механизмами мы хотим воспитывать, на какие результаты рассчитываем.
Документ не решает всех вопросов педагогов, но он задает вектор движения, который необходимо наполнять методическими решениями. В дискуссии «Кто воспитывает: школа или семья?» друг другу делегируются полномочия. Идет время, вырастают дети, а в результате ни школа, ни семья в процесс не вовлекаются полноценно. «Стратегия» же в качестве главного приоритета называет семью.
Кроме того, на вопросы воспитания должна быть направлена медийная сфера. Здесь я полностью согласна с Владыкой Пантелеимоном, когда он говорит о информационных вызовах, которые разрушают душу. Я бы добавила, что они ее разрушают незаметно для человека…
Было бы наивно полагать, что через пять лет мы получим высоконравственную личность, разделяющую российские традиционные культурные ценности. Это индивидуальный труд, который должен быть системным.
Иногда родители вопрошают: как воспитывать, ведь мы так загружены на работе! А ведь это не потому, что они не любят своего ребенка: в силу обстоятельств они вынуждены много трудиться. На самом деле, ребенку важно не столько количество, сколько качество общения. Можно круглые сутки сидеть рядом, и ничего не будет меняться. Грамотный труд родителей показывает ребенку его ценность.
Самое главное в коммуникациях «ребенок-родители», «педагог-ребенок» — понимать, что труд души значимый, долгий и индивидуальный. Мы не можем отследить, что происходит внутри человека. Нет такого прибора, чтобы измерить: «Петя — нравственный на „5”, Вася — нравственный на „2”».
— А какие они вообще, современные дети? Какие у них ценности?
— Я вижу у детей запрос на ценностное содержание. Другое дело, смогут ли родители и педагоги заметить его… С ребятами в воскресной школе мы как-то размышляли над проблемой «быть или казаться». Современная культура потребления формирует навыки по модели «казаться» — она не требует персональной позиции, не налагает на тебя ответственности. Если в альтернативу не предложат ничего, то внутренняя пустота будет заполняться симулякрами — антиценностями.
Ценности общества потребления усваиваются легче, но приводят к внутренним кризисам. Человек не может понять, что с ним происходит, потому что у него нет навыков нравственного самоанализа. Я всегда говорю учителям: наша задача — задать вектор, показать детям мир с другими ценностями и иным форматом отношений. Ответственность, выбор, уважение, любовь, доверие — все это есть, но зависит от выбора человека.
Здесь есть важный момент — воспитание не предполагает диктата. Можно долго стучать кулаком по столу и говорить, что с завтрашнего дня мы все бросаем курить. Результат будет равен нулю. А если мне это нравится, и для меня курение — ценность? Попробуйте меня переубедить. Это не будет персональным выбором человека. Поэтому, чем жестче диктат, тем ниже результат.
Ценность должна быть усвоена личностно. Человек должен сам захотеть совершать нравственный анализ, испытывать чувство дискомфорта. Только в этом заключается возможность роста.
— Можете ли вы назвать основные проблемы воспитания, с которыми сталкиваются нынешние родители? Видоизменилась ли проблема «отцов и детей», характерен ли сейчас феномен «случайное семейство»?
— Когда в дореформенную эпоху кризисы становились очевидными, Достоевский, употребляя термин «случайное семейство», сказал: «Все врозь, даже дети». Он же находил первопричину — «воспитание неверия и цинизма в молодом поколении». Все считают: какое общество, такие и проблемы. Но тому виной не только социальные причины, но и духовная деформация.
Сейчас родители встречаются с персонализированной культурой. Общество потребления учит человека ориентироваться на себя, как можно быстрее и с минимальными затратами удовлетворять свои потребности. А у детей есть потребность в духе товарищества. Возникает идеологическая программа, которая легко внедряется в детское сознание, и с какими результатами она прорастет — не всегда возможно предугадать.
Современные родители сталкиваются с тем, что было незнакомо родителям XIX века — огромной медийной империей. Вред исходит не от структур самих по себе, а от выбора программ, где в виде нейтрального содержания преподносят деструктивные идеи. К примеру, мысль о том, что практически нет счастливых семей. Или возьмем детские передачи на центральных каналах. Кто такой супергерой? Это не тот, кто собой жертвует, а тот, кто полчеловечества уничтожает. Система социальных стереотипов навязывается детям в качестве идеала, а реальные образцы культуры им практически не знакомы.
Существует и ряд вызовов, характерных для любой эпохи. Выбор между добром и злом, между материальным и духовным есть во всех исторических контекстах. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь материальные блага. Вопрос в том, что первично для тебя.
Проблема «отцов и детей» вечна. При любом устройстве общества она не может быть устранима. В современной культуре эта проблема осложняется ориентацией на прагматические интересы, а ценностный противовес — представление о семье как о духовном единении людей — только начинает восстанавливаться. Без понимания духовного и нравственного приоритета никакое воспитание невозможно. В Православии семья — малая Церковь. Это не абстрактная идея, а то, к чему нужно возвращаться в поиске личностных смыслов существования: что для тебя лично значит семья? какую роль играет в твоей жизни?
МИФЫ ОБ ОРКСЭ И ПЕРСПЕКТИВЫ
— Опишите портрет современного педагога ОРКСЭ и ОПК — какой он? А каким должен быть?
— Социум часто видит педагога ОРКСЭ как интересную фигуру, которая существует между разными конфессиями, беря что-то от каждой из них. На деле, педагоги, начиная вести курс ОРКСЭ, сталкиваются с проблемой персонального выбора и самоидентификации.
Им нужно определиться с личностной позицией. Педагоги ОРКСЭ говорят, что сорок минут урока даются сложнее, чем ты бы мог четыре часа говорить. Здесь ты не можешь спрятаться за общей фразой. Дети безошибочно считывают, веришь ли ты сам в то, что говоришь. Ты можешь рассказать, и они тебе «оттранслируют», но поступать-то будут по-другому. Что для тебя важнее: чтобы они говорили или чтобы поступали?
ОРКСЭ — специфический предмет. Человек умеет уважать другую культуру только при условии, что он знает и умеет уважать свою. Поэтому важно размышлять о своих традициях. А что такое традиция? Это не просто информация. Это опыт жизни, идентификации себя, что для многих педагогов оказывается сложной задачей. Многие, проработав какое-то время в ОРКСЭ, отказываются вести предмет.
— С какими примерами принятия или непринятия модуля ОПК вы сталкивались в Томской области? Какие аргументы приводили родители, учителя, школьники?
— Аргумент самый распространенный, он един во всех регионах — «детей на уроках будут учить религии».
Почему это происходит? Для большинства современных людей не существует четкого разграничения понятий «светское» и «религиозное». Педагоги говорят: «Мы боимся, что на уроках мы будем ка- техизировать». Катехизация — специфический вид деятельности. Ее невозможно осуществлять, просто рассказывая о культуре. Играет роль неосведомленность о самом курсе, хотя он ведется уже много лет.
Цель курса ОРКСЭ — мотивация к осознанному нравственному поведению, знакомство ребенка с самим собой и ежедневно возникающими вопросами внутреннего мира. Если родители думают, что ребенок с этим не сталкивается, они заблуждаются.
Что делать? Нужно говорить. Я видела несколько родительских собраний, где предлагают выбрать модуль, а о курсе фактически не рассказывают. Как родители могут выбрать? Ничего кроме отторжения не будет, потому что это неизвестное им содержание.
«Новые технологии не делают тебя суперпедагогом»
Мы снова возвращаемся к профессиональной подготовке педагога. Он должен быть личностно заинтересован в том, что делает, понимать, что родителям необходимо об этом рассказывать.
Светское и религиозное образование — совершенно разные структуры. Светское не означает атеистическое. К сожалению, мы привыкли использовать эти понятия как синонимы. Религиозное образование готовит прихожанина, который будет жить в традиции. А когда мы говорим о культуре, мы показываем, как люди думают, рассуждают, поступают в тех или иных ситуациях. Мы знакомим детей с культурными матрицами, которые существуют в нашем сознании и в опыте наших предков.
Мифы относительно курса ОРКСЭ преодолимы качественной работой, заинтересованностью и соработничеством. В этом смысле в регионах существуют единые магистральные направления, по которым нужно работать. Ценно было бы объединить опыт, создать целостную систему, где разные регионы могли бы помогать друг другу.
— Можем ли мы надеяться, что однажды модуль ОПК прочно войдет в школьную программу и станет таким же привычным предметом, как русский язык или математика?
— Сложный вопрос. Школа — сигнальная система тех процессов, которые происходят в обществе, и одна из первых реагирует на социальные вызовы.
Сейчас активно обсуждается расширение и продолжение курса ОРКСЭ, форматы, в которых он может преподаваться. Движение в этом поле существует, но не сложилась общественная педагогическая система. У нас есть сообщество учителей русского языка и литературы, а направления, связанные с воспитательной деятельностью — открытая и востребованная перспектива. Нужен выход в традиционные духовные культуры в качестве мировоззренческого фундамента.
Сложно сказать, как все будет развиваться. Интерес настоящего момента в том, что мы находимся в процессе становления. Все зависит от того, насколько лично мы готовы в этом участвовать.
— Почему сейчас многие отвергают значимость ценностей русской православной культуры и веры как одной из главных основ воспитания? И как можно побороть увлечение западной традицией?
— Возможно, это происходит потому, что человеку неизвестны ни история Русской Православной Церкви, ни объективная традиция. По статистике в России 70 % населения определяют себя как носители православной культуры, из них реальными являются 7 %. Разница большая.
О традиции мы знаем мало и принимаем ее на уровне абстрактного представления, как некую магическую систему, без понимания, что в человеке есть тело и душа. Церковь показывает те способы, которыми это можно сделать, но человеку нужно самостоятельно к этому прийти.
О. Серафим (Роуз) говорил: «Очнитесь, прошу вас! Интересуйтесь, узнавайте, исследуйте! Не надейтесь, что кто-то другой за вас во всем разберется и растолкует вам Православие». Я думаю, здесь важны и телевизионные программы, и образовательные проекты, которые давали бы человеку информацию и возможность самому принимать решения. Это самая важная установка, на которую мы должны ориентироваться.
«ЧИТАТЬ КНИЖКИ — ТОЖЕ НУЖНО УЧИТЬ»
— В сферу ваших научных интересов входит достоевсковедение. Что «то самое» в творчестве Достоевского заставляет вас возвращаться к его исследованию снова и снова?
— Достоевский — писатель, который сумел глубоко показать внутренний мир человека. Его ключевой принцип — «Pro et contra» (лат. — «за и против»). В «Братьях Карамазовых» он говорит: «Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Внутри тебя происходит борьба, и от твоего личного выбора зависит, на какой ты стороне.
Достоевский точно описал процессы, происходящие в России и в русском обществе. Он писал о той действительности, в которой находился. Говоря о своей эпохе, Достоевский сделал открытия, востребованные нами сейчас. Я не назову ни одного из современных писателей, который делал бы то же самое. Достоевский является средоточием национального духовного кода.
Возвращаясь к Достоевскому, я поняла, что многие вопросы, связанные с тем, как жить, какой выбор совершать, содержатся в размышлениях, открытиях, внутренних трагедиях писателя. Поэтому исключить Достоевского из школьной программы — значит совершить роковую ошибку.
Специфика русской литературы и серьезных произведений такова, что человек до них дорастает. Тексты Достоевского — бездна, неисчерпаемый источник на каждом этапе жизни в разных точках поиска. С каждым разом ты начинаешь видеть глубже.
Достоевский говорил, что понял Христа и русский народ. Это две ядерные позиции писателя. «Если б кто доказал мне, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели со истиной», — пишет Федор Михайлович.
При этом была и другая сторона. Он говорил: «Я — дитя неверия и сомнения». Ты все время развиваешься, движешься и до последнего момента в жизни можешь выбирать. В этом огромная ценность Достоевского.
— По вашему мнению, как можно привлечь современных детей к чтению литературы, в том числе, просветительской? Чем их можно «зацепить»?
— Современная массовая культура учит читать по очень простому принципу: нажми на кнопку — получишь результат. Детям крайне сложно что-то искать так, чтобы душа реагировала. Они этого не делают не потому, что у них нет способностей, а потому, что этот момент часто опускают в работе. Читать книжки тоже нужно учить.
Современные дети живут в новом информационном пространстве. Если взрослый человек может критически оценивать информацию, а не просто ее усваивать, то ребенок просто ее потребляет. Чтобы читать классическую литературу, нужно, чтобы было, куда эти смыслы положить. А если у тебя голова заполнена разнородной информацией, то куда эти смыслы лягут?
Формирование круга чтения — вот ключевая установка. Сейчас много появляется подростковой литературы, но большинство текстов помещают в сознание детей деструктивные идеи. Многие педагоги говорят, что работают с такими произведениями, чтобы показать другую литературу. Но таким образом они делают ее привлекательной. Вы помещаете в сознание ребенка идеи. А вы уверены, что вы потом способны ребенка в «плюсы» вывести? Я лично настолько не уверена. Часто отрицательное усваивается гораздо лучше, чем положительное: это проще, не нужно напрягаться.
«Ребенок должен различать, где информационный фастфуд, а где — серьезная литература»
Детям нужно показывать высокие классические образцы, до которых они будут дорастать, от которых останется после-вку- сие, к которым они, не поняв чего-то сейчас, смогут вернуться потом. Показывать литературу, которая ставит вопросы, дает возможность поразмышлять, держит человека в интеллектуальном, духовном, нравственном тонусе. Нужно, чтобы после чтения возникало желание поговорить, подискутировать, высказать позицию. Пусть ошибочную, пусть неправильную, но позицию в формате поиска. Тогда человеку можно помочь сориентироваться.
Моим студентам очень понравился анализ рассказа Астафьева «Мелодия Чайковского». Потрясающий по глубине текст. Для них было потрясением, когда они поняли, о чем на самом деле рассказ. Это стало мотивацией, что нужно читать и думать, а не считать, что «я все знаю».
Есть хорошие современные, глубокие в своих поисках произведения. Но нужно у ребенка сформировать вкус к чтению, чтобы он понимал, где информационный фастфуд, а где серьезная литература.
— Будучи экспертом ЕГЭ по литературе, можете ли припомнить фразы из сочинений школьников, которые вас шокировали — приятно или наоборот?
— Иногда чувствуется, что ребенок уловил смысл, но слов для выражения содержания ему не хватает. В одной работе было написано: «Василий Теркин — отец матерей своих, муж жен и брат сестер». Человек хотел сказать об универсальном содержании образа, он почувствовал смысл, но выразить его не смог. Или, например: «Поэт — писец свой судьбы».
Часто путают содержание, героев меняют местами. Однажды произошел сплав романов «Преступление и наказание» и «Война и мир»: «Соня благословила Раскольникова на войну, и там он погиб».
Литература — предмет, который требует размышления, а для этого нужно знать текст. Просто так с потолка взять ничего нельзя. Как иногда студенты говорят: «Мы филологи, мы можем наболтать». Нет, литературоведение — наука точная. Она предполагает знание текста и эстетической позиции писателя, которую нельзя домысливать.
— Как вы считаете, делают ли современные образовательные технологии процесс обучения более эффективным? Если да, то какие именно?
— Мне ближе понятие «методика». С одной стороны идет технологизация учебного процесса, но формируется некий конвейер — людей с разными психологическими и интеллектуальными особенностями подгоняют под единый формат. Это неэффективно.
Технологиями часто увлекаются педагоги и студенты. Они говорят: «Я владею технологией, значит я — суперпедагог». Я говорю: «Вы всего лишь владеете технологиями». Это то же самое, если дать человеку в руки ложку и поставить перед ним кусок мрамора. Ложкой можно слепить из пластилина, глины, но из мрамора точно нет.
Здесь важен разумный и адекватный баланс. Человек должен профессионально владеть инструментарием, но это должно сочетаться с уникальными педагогическими открытиями в каждом конкретном случае.
ДОСЬЕ
Анастасия Кошечко — профессор, доктор филологических наук. С 2004 года работает в Томском государственном педагогическом университете. Сейчас — советник ректората, ответственный редактор серии «Филология» «Вестника ТГПУ». Член Всероссийского методического объединения преподавателей комплексного учебного курса «Основы религиозных культур и светской этики», тренер-преподаватель ОРКСЭ. Аттестованный эксперт ЕГЭ по литературе. Автор монографий и научных статей.
Для газеты «Православное слово Сибири» и сайта «Касьяновский дом»
