О священномученике Владимире Фокине нам известно не так много, но отдельные крупицы информации, упоминания в прессе того времени, воспоминания старожилов позволяют составить впечатление об этом выдающемся пастыре. Его деятельность в селе Ново-Еловском Ачинского уезда выходила за рамки не только традиционного представления о служении настоятеля прихода, но и жизни в селе в сибирской глубинке вообще. В Ново-Еловском он нес не только свет веры, но и просвещения.
Владимир Анисимович Фокин родился 11 июня 1875 года и был крещен в ачинской Казанской церкви. Его мать, Настасья Федоровна Фокина, была записана как поселянка деревни Егинской. Впрочем, в некрологе «Енисейских епархиальных ведомостей» сказано, что покойный был «из г. Ачинска и пользовался здесь популярностью», так что, скорее всего, вырос он не в Егинской, и на протяжении своего служения нередко бывал в уездном городе.
В следующий раз о будущем святом мы слышим только спустя почти двадцать лет, в 1894 году, когда он начинает свое служение в должности исполняющего обязанности псаломщика в Пророко-Ильинской церкви села Белый Яр — все там же, неподалеку от Ачинска. В 1897 году он венчается с Лидией Аполлинарьевной Успенской в Троицкой церкви села Назарово. Известно, что жена родила ему семерых детей: пять дочерей и двух сыновей, первую дочь в 1898-м, последнюю — уже в 1915-м.
Лишь единожды Владимир Фокин оказывается за пределами уезда в 1900-м, когда его по прошению переводят к Спасскому собору города Минусинска. Но уже в 1903 году его рукополагают во диаконы и определяют к Троицкой церкви села Солгонского Ачинского уезда. Здесь впервые появляются свидетельства и просветительской работы отца Владимира — он начинает работать в местной церковно-приходской школе учителем. Через шесть лет Владимир Фокин переезжает в последний раз — 16 марта 1909 года его рукоположили во иереи и назначили к Крестовоздвиженской церкви села Ново-Еловского. Информации о его служении здесь немного, но и она впечатляет — отец Владимир уже не только преподавал законоучителем в местной одноклассной школе, он писал стихи (известно, что их публиковали, но самих публикаций у нас сейчас нет) и основал в селе общество трезвости. Кроме приведенной здесь заметки самого священника о буднях местного общества трезвости, об этом периоде его жизни практически ничего не известно.
ОБЩЕСТВА ТРЕЗВОСТИ
После начала Первой Мировой войны общества трезвости появлялись по всей стране: продажа алкоголя была разрешена только в ресторанах, а производство — запрещено вовсе. Конечно же, как только что-то запрещают делать легально, это начинают делать нелегально, — особенно если речь идет об алкоголе. Появление в продаже самодельных алкогольных напитков, производители которых не обременены никакими официальными стандартами качества продукции, резко повышает опасность их употребления, — ведь теперь к и без того не маленькому списку вредных последствий его последствий присоединяется немаленькая вероятность быть отравленным, в том числе смертельно. А потому особенно важен становился осознанный и уверенный выбор каждого человека в пользу трезвости.
Не обошла эта проблема и Ново-Еловское. Вот что писал об этом сам отец Владимир в «Енисейские епархиальные ведомости» весной 1916-го: «…Но враг рода человеческого не дремлет: он вложил мысль людям корыстным, жаждущим наживы, легкого рубля, заняться производством опьяняющего средства, на которое натерпевшиеся без монопольки (государственный магазин алкогольной продукции — прим. ред.) пьяницы накинулись с жадностью, — благо в дни трезвости у всех, даже босяков, завелись лишние деньги. Бороться с этим новым злом можно только Обществу трезвости, но и то при условии самой настойчивой и энергичной деятельности. Под вредным влиянием „самогонщиков“, крестьяне перестали записываться в Общество трезвости, избегая молитвенного обещания, или как его называли „присяги“. Все объяснения, что это вовсе не присяга, люди встречали недоверчиво. Хотя вновь число трезвенников не прибывало, но и не уменьшалось, и связь с ними не прекращалась; чтения и акафисты, за небольшими исключениями, отправлялись по-прежнему аккуратно».
Здесь же священник рассказывает о том, что даже на скудные средства общества ему удалось собрать библиотеку, которая быстро стала доступна для всех жителей села, чтобы «через посредство печатного слова отвлечь от вина и незаписавшихся». А после приезда особого епархиального миссионера — «проповедника трезвости», общество разом увеличилось почти в полтора раза, а практика «молитвенных обещаний» вовсе была устранена по примеру красноярского общества — видимо, так народ шел в трезвенники охотнее.
О характере отца Владимира и его служении позволяют судить лишь небольшие замечания в сообщениях, посвященных уже его убийству в январе 1919 года. Так, газета «Общее дело», издававшаяся Советом красноярского кафедрального собора, писала: «Покойный был примерным священником и пользовался уважением прихожан»; в «Енисейских епархиальных ведомостях» было сказано чуть больше: «В погребении, кром духовенства, участвовал весь почти город [Ачинск], так как покойный — родом из г. Ачинска и пользовался здесь популярностью. Священник о. Владимир Фокин был истинный пастырь и сердечный, очень отзывчивый человек, почему и пользовался уважением не только среди прихожан своих».
Больше удалось узнать об обстоятельствах гибели священномученика. Точно известно, что отец Владимир направлялся в деревню Лодочную «для производства следствия по бракоразводному делу», и по пути был схвачен партизанами отряда Щетинкина. По всей видимости, до деревни он так и не добрался, — о том, что партизаны со священником до деревни не дошли, рассказал участникам экспедиции проекта «Сибирский крест» один из старожилов деревни, проживающий в Большом Улуе. Сама деревня не сохранилась — жители покинули ее в 1960-е годы. Подтверждают эти данные и материалы газет того времени: в «Общем деле» сказано, что священника схватили в 4 верстах от деревни, а по данным «Енисейских епархиальных ведомостей», расправа произошла уже в одной версте от деревни. Пишут и что руки святого были повреждены, а кроме смертельного огнестрельного ранения было нанесено несколько штыковых, — все это свидетельствует о длительной и жестокой расправе.
Закопанное в снег тело обнаружили на следующий день и вывезли в Ачинск, где состоялось отпевание и погребение священника. К сожалению, в начале 1950-х годов могила была утрачена.
Учитывая пышные похороны, собравшие многих горожан, ценивших и уважавших посвятившего этим краям всю свою жизнь пастыря, трудно представить себе причины той злобы, которая подтолкнула убийц священника на этот поступок. Тем страшнее, что, по свидетельствам и старожилов, и прессы, они вовсе не пришли откуда-то с отрядом Щетинкина — участниками (и, возможно, инициаторами) расправы стали жители Ново-Еловского, примкнувшие к восставшим. «Енисейские епархиальные ведомости» без подробностей указывают, что «убийство его объясняется местью нескольких лиц», ссылаясь на необходимость прежде провести расследование, и лишь потом называть виновных. Конечно же, должное расследование так никогда и не было произведено, но это не значит, что убийцы остались безнаказанными: вскоре Ново-Еловское занял отряд белых, расправившийся уже с местными партизанами, каких удалось найти.
Позднее, выжившие участники расправы дополнят эту историю классической легендой, которой объясняли множество похожих случаев убийств священников — якобы, у него был «пакет со списком большевиков». Конечно же, это обвинение не выдерживает никакой критики — зачем бы священник понес этот пакет в Лодочную, где не было белых, но в сторону которой направлялись как раз-таки партизаны Щетинкина? Гораздо легче представить себе, что активная общественная позиция и просветительская деятельность мученика стоила ему нескольких врагов среди наиболее маргинального населения села — хотя бы среди «самогонщиков» или их «клиентов». Но узнать это наверняка не удастся уже никогда.
А в Новой Еловке своих «партизан», возведенных советской пропагандой в статус идеалистических борцов за свободу, еще помнят и чтут, хотя памятник им давно порос высокой травой. Про белых неизменно говорят «каратели», что от части и верно — убийц отца Владимира-то они наказали. Ну а тех, кто Гражданскую войну пережил, спустя какое-то время перемолола репрессивная машина 1930-х годов, когда способные на участие в войнах и революциях сторонники большевикам стали не нужны…
Материал газеты «Православное слово Сибири» в рамках проекта «Этапами веры» при поддержке международного грантового конкурса «Православная инициатива»
