Михаил Александрович Тарковский — совершенно особый автор в современной русской литературе. Урожденный москвич сразу после университета переехал жить в село Бахта (Туруханский район Красноярского края), и счастливо живет там уже несколько десятилетий, издавая книгу за книгой. В фокусе творчества автора — вопросы патриотизма, сохранения веры и культурного наследия, нравственные проблемы.
Из Бахты на «большую землю» Михаил Тарковский выбирается регулярно, но не часто. Одним из таких поводов, побудившим писателя посетить Красноярск в ушедшем месяце стала презентация нового детища — книги «Полет совы. Перед началом церемонии автор нашел время встретиться с корреспондентом «Касьяновского дома» в красноярском Литературном музее имени В.П. Астафьева.
— Здравствуйте, Михаил Николаевич! Прежде всего, хотелось бы попросить вас рассказать о вашей новой книге.
— Эта книга, «Полет совы», состоит из одноименной повести и другой, «Фарт». Написал я их после трехлетнего перерыва. В писательском творчестве всегда должно быть место поискам чего-то нового, открытию нового этапа в работе.
«Полет совы» написать меня побудил один житейский, бытовой, в общем-то, нелепый случай. Мы спорили с супругой одного моего хорошего друга, учительницей по профессии, рассуждая о роли школы, ее значении, ценностях… И вот, она бросила: «Сейчас, если думать только о добре, ничего в жизни не добиться».
Я не считаю, что именно так она думает на самом деле, что это ее искреннее убеждение. Скорее, это сработал некий защитный механизм. Но мне стало дико от этих слов, я начал пытаться ее переубеждать, говорить о предках, о нашей истории… А она в ответ: «Ты хочешь, чтобы мы жили словно какие-то папуасы?».
Помню, не смог тогда уснуть всю ночь, и решил написать книгу об учителе — о простом молодом учителе, патриоте, верующем человеке, любящем свое дело, о человеке, который видит себя защитником традиционной культуры. Это идеалист, который едет работать в сельскую местность, надеясь там увидеть исконный дух, «взвар незыблемости», как он его называет. Но на практике герой сталкивается лишь с бездушной системой образования, которая делает заложниками его коллег — хороших, в общем-то людей. Ведь, согласитесь, к большому сожалению, сейчас в наших школах много формального, много отчетности, много ненужного и заимствованного.
— Так эта повесть — о пороках современного отечественного образования?
— Эту повесть я попытался сделать своего рода манифестом российского патриотизма. Ведь кто такой патриот? Это тот, кто не выбирает что-то отдельное из истории и культуры своей страны, но принимает ее во всем многообразии и восхищается как многоипостасным целым.
Ну а «Фарт» — это произведение уже о человеке, который создает культуру и ценности, здесь главный герой — писатель. Писатель, который позволяет себе небольшой, казалось бы, проступок, который оборачивается затем воздаянием. В некотором роде, эта повесть отсылает к «Купону» Л.Н. Толстого, здесь тоже идет речь о законе сохранения зла, о том, как совершенное зло передается от человека к человеку и возвращается, словно по кругу. А ведь быть писателем — это особая ответственность. Слова настоящего писателя никогда не должны расходиться с делами. За каждое из них он несет многократную в сравнении с другими людьми ответственность.
К слову, делать главным героем литературного произведения писателя не поощряется канонами. Ведь нужно убедить читателя в том, что это по-настоящему хороший, умный автор, доказать ему это.
— А каково это, быть писателем и жить в удаленном от «большой земли» поселении? Чем это помогает вам в творчестве?
— В Бахте я меньше ощущаю зависимость от внешнего мира. Такой вот парадокс: ты всё вынужден делать сам, и от этого возникает ощущение особой свободы. Тайга — это особое место, мир в нем сводится до таких размеров, что порядок ещё можно навести своими руками.
В городе ты постоянно сталкиваешься с массой людей, массой обстоятельств, которые ежеминутно заставляют тебя менять свои планы. Там — этого несравненно меньше. Грубо говоря, окружающие тебя не беспокоят.
Ну и, конечно же, в Бахте ты можешь круглые сутки наслаждаться красотой природы, черпать у нее новые жизненные силы, даже когда просто сидишь дома. Пишешь повесть — и смотришь на Енисей, в любой момент можешь встать и прогуляться по тайге. Мне это здорово помогает. В городе мне работать, конечно, труднее; но, с другой стороны, разве может настоящий автор зависеть от внешних обстоятельств? Эти отговорки просительны новичкам, а я, хоть на Марс попаду, должен творить, писать то, что считаю нужным.
Из города вообще жизнь в Бахте представляется неверно. Вы наверняка думаете, что это какое-то героическое выживание, по колено в снегу, под северным ветром? Но это не так: если у тебя надежный дом, если ты припас дрова, умеешь раздобыть дары природы, будь то ягоды, рыба или мясо, то просто сидишь дома и пишешь целыми днями.
— То есть, можно охотиться на диких животных и параллельно писать книги?
— Нет, это совсем другое дело, если ты целенаправленно занимаешься какими-то таежными промыслами. Я раньше промышлял соболиной охотой, но со временем понял, что совмещать ее с написанием прозы невозможно. Вести дневник, сочинять стихи можно, а творить что-то серьезнее — уже никак. Если ты охотник, то в любую минуту должен быть готовым сорваться, понестись куда-то вглубь тайги по первому лаю собак.
Ты должен быть как решето, пропускать через себя всё, что происходит вокруг. Ремесло охотника — такой же серьезный труд, как и писательский, совместить их практически невозможно. Когда ты пишешь прозу, ты, словно каплуха, самка глухаря, высиживаешь «яйцо», терпеливо и методично. Это не поэзия, где случайное озарение за считанные минуты позволяет тебе написать новый стих.
— А кто в поэзии для вас служит, образно выражаясь, путеводной звездой?
— Путеводная звезда для меня — вся русская поэзия во всем ее многообразии, от Александра Пушкина и Константина Батюшкова до Николая Заблоцкого и Павла Васильева. Десять-пятнадцать имен я могу назвать даже не задумываясь, но мне особенно близок Николай Степанович Гумилев; возможно, потому, что он как никто другой претворил в жизнь завет Батюшкова: «Живи как пишешь и пиши как живешь». Это вершина жизненного пути поэта.
Из современников я очень ценю Николая Зиновьева. Его стихи не просто заставляют задуматься, они помогают творить самому:
Не понимаю, что творится.
Во имя благостных идей
Ложь торжествует, блуд ярится…
Махнуть рукой, как говорится?
Но как же мне потом крестится
Рукой, махнувшей на людей?
Обидно, что о нем, как и о других поэтах XX и XXI веков ничего не говорят в школах. А ведь это тоже наша культура, дети это тоже должны знать.
— Вы затронули тему религии, тему веры… Вы — не просто верующий, но и воцерковленный человек. Как вы пришли к Православию в атеистические советские времена?
— В подростковые годы для меня «мостом» в прежнюю Россию, в Святую Русь была моя бабушка. И еще тогда я пришел к выводу, что национальное самосознание русского человека неотделимо от Православия. Крещение, правда, в те годы принять было не так уж и просто. Его я принял немного позже, будучи студентом, в православном храме в литовском Вильнюсе.
Почему-то тогда мне это показалось тогда «красивее» и необычнее — совершить такой важный жизненный шаг не у себя дома, а в далеком городе со своей историей.
— А уже потом, в Бахте вы построили храм…
— Ну, строили храм рабочие, а средства выделил Попечительский совет во имя святителя Алексия Московского, мои давние и добрые друзья. Так что мое участие переоценивать не нужно, я только отвечал за исполнение на месте.
Но даже в таком качестве строить храм — это огромное испытание. Как ни странно, этот опыт не возносит тебя над окружающими, но, наоборот будто сшибает гордыню. Ты понимаешь, что вроде как сделал дело, но от недостатков, от искушений не избавился, ближе к Царству Божиему не стал.
Сам храм — его потом освятили во имя Новомучеников и исповедников Церкви Русской — мы построили быстро, меньше чем за год, в 2008–2009 годах.
По сути, его в разобранном виде привезли из Карелии, нам оставалось лишь собрать здание, словно конструктор… Но было столько сложностей, столько искушений! Ведь только кажется, что возведение храма — нечто благостное и возвышающее. На практике это и постоянный контроль за рабочими, склонными к пьянству, и не всегда простой диалог с местными властями, решение многих других вопросов.
— А что это небольшая церковь значит лично для вас? Есть ли в ней что-то неповторимое?
— Храм мы в итоге построили, храм стоит и он живет своей жизнью. Есть, кому за ним смотреть, есть кому петь за богослужениями, — да, как и почти везде, это женщины, но женщины героические, не боящиеся ни морозов, ни физического труда. Только, к сожалению, в Бахту всё никак не могут отправить священника на постоянное служение, — к нам по праздникам приезжает батюшка из поселка Бор.
Но в часы богослужений в этой небольшой церквушке ты испытываешь особую, ни с чем не сравнимую благодать. В маленькой церкви ты видишь Церковь вселенскую: Единую, Святую, Соборную и Апостольскую! И понимаешь: в этой тайге мы не одиноки. Мы — часть огромной страны, великой культуры, уникальной цивилизации со своей неповторимой по красоте верой!