Разве можно объяснить словами, что такое Светлое Христово Воскресение — Пасха Христова? «Праздником праздников и торжеством торжеств» на протяжении веков именует Пасху Православная Церковь, особым образом отделяя ото всех остальных памятных дней — это единственный великий церковный праздник.
О Пасхе, ее происхождении, духовном смысле, аспектах истории и традициях почитания можно говорить и полемизировать бесконечно. Но, прежде всего, она уникальна соединением несовместимых, казалось бы, противоположностей: жизни и смерти. Сын Человеческий принимает смерть на кресте и Сын Божий воскресает, возвращаясь к оклеветавшим и предавшим Его людям, давая им возможность на Спасение…
И не будет преувеличением здесь сказать: именно в русской литературной традиции эта пасхальная «амбивалентность» нашла наивысшую степень отражения. В то время как западноевропейские авторы уделяли больше внимания более понятному и «осязаемому» Рождеству, непостижимый синтез грусти и печали, предательства и прощения, смерти и жизни находил отклик в творчестве именно русских писателей, живших и творивших в разные века.
«Баргамот и Гараська» (Л.Н. Андреев, 1898)
Пасхальный рассказ Леонида Андреева стал первым произведением писателя, заслужившим положительные отзывы критиков и публики.
Его фабула удивительно незамысловата. В городе Орле несет службу городовой Иван Баргамотов («Баргамот»), своей суровостью и физической силой вызывая страх и уважение со стороны беспокойных «подопечных», обитателей одной из орловских рабочих слободок: «По своей внешности Баргамот скорее напоминал мастодонта или вообще одного из тех милых, но погибших созданий, которые за недостатком помещения давно уже покинули землю, наполненную мозгляками-людишками».
Городовые в императорской России. Конец XIX века.
В Пасхальную ночь Баргамот по долгу службы несет дежурство возле церкви, невольно завидуя нарядно одетым в честь праздника богомольцам («Завтра всему этому великолепию предстояло частью попасть на стойку кабаков, а частью быть разорванным в дружеской схватке за гармонию»). Предвкушая праздничную трапезу в семейном кругу, полицейский заспешил домой. Однако «благодушие Баргамота было нарушено самым подлым образом»: на пути ему попадается местный пьяница Гараська («Где он поспел до свету наклюкаться, составляло его тайну, но что он наклюкался, было вне всякого сомнения»).
Служебный долг первоначально берет верх над Баргамотом верх, и он намеревается доставить нежданного попутчика в участок. В момент «задержания» еле стоящий на ногах Гараська разбивает пасхальное яичко, которым хотел похристосоваться с полицейским «по христианскому обычаю».Неожиданно проникновенная реакция пьяницы на это событие переворачивает в Баргамоте систему ценностей: «Глядел на валявшегося пьянчужку и чувствовал, что жалок ему этот человек, как брат родной, кровно своим же братом обиженный». Городовой отводит Гераську к себе домой, где тот разделяет с домочадцами пасхальную трапезу.
При своей краткости, внешней юмористичности и счастливом конце, рассказ Андреева затрагивает душевные струны читателя, словно напоминая ему евангельские слова: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2:17).
«Архиерей» (А.П. Чехов, 1902)
Антона Павловича даже с большой натяжкой трудно (если не невозможно), назвать религиозным писателем, тем не менее, тема Пасхи проступает и в других его произведениях: «Студент», «Казак», «Письмо»…
В «Архиерее» общая атмосфера пасхальной радости служит словно контрастирующим фоном для душевного и физического состояния главного героя — провинциального викарного епископа Петра. И дело не только в том, что архиерей смертельно болен (сам того не осознавая) брюшным тифом. Он, прежде всего, внутренне одинок. Его не может спасти ни неожиданная встреча с горячо любимой матерью, ни столь же истово любимое служение в священном сане:
«Отец его был дьякон, дед — священник, прадед — дьякон, и весь род его, быть может, со времен принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врожденной, глубокой, неискоренимой; в церкви он, особенно когда сам участвовал в служении, чувствовал себя деятельным, бодрым, счастливым».
П.Д. Корин. Эскиз «Реквием» к картине «Русь уходящая»
Главная мысль рассказа созвучна с общим лейтмотивом творчества Чехова: обывательская пошлость и жизненная суета поглощают и духовно уничтожают даже самых искренних, чистых и умных людей, к которым, несомненно, принадлежит и епископ Петр.
Особенно пессимистичным «Архиерея» делают последние слова рассказа: «Через месяц был назначен новый викарный архиерей, а о преосвященном Петре уже никто не вспоминал. А потом и совсем забыли».
«Инна» (А.И. Куприн, 1928)
Фоном для совершенно иных событий предстает Пасха в рассказе Александра Куприна. В этом произведении светлое неотделимо от темного, радостное — от грустного, а высокое — от самого низменного. Рассказчик, отвергнутый возлюбленной, случайно с ней сталкивается на Пасхальном богослужении. Между ними происходит объяснение: оказывается, что происшествие, вызвавшее их размолвку, было плодом чужой злой воли. Но выяснилось это лишь спустя три года, и Инна уже обручена с другим…
Софийский храм в г. Киеве — месте действия произведения
Вот и весь незамысловатый сюжет. Однако писательское мастерство Куприна наполняет короткий текст настоящей симфонией разных чувств и эмоций, камертоном которым служит:
«Воскресения день.
И просветимся торжеством,
И друг друга обымем..
Рцем, братие,
И ненавидящим нас
Простим…»
«Пасха на Соловках» (Б.Н. Ширяев, 1952)
Говоря об «амбивалентности» Пасхи в русской литературе, нельзя обойти стороной такую противоречивую и малоизвестную современной российской публикой фигуру, как Борис Ширяев: офицера императорской армии, несостоявшегося белогвардейца, узника Соловков, коллаборациониста… Важно оговориться, что Ширяев не был стереотипным карателем-полицаем: он работал редактором, оказывал помощь советским военнопленным. После краха нацистской Германии Борис Ширяев был вынужден бежать за рубеж. Остаток жизни он провел в Италии и Аргентине, став одним из наиболее видных эмигрантских литераторов.
Соловецкий лагерь. «Очередь в столовую». Рисунок одного из заключенных.
Рассказ «Пасха на Соловках» посвящен воспоминанию о лагерной жизни: чудесному спасению чекиста-командира в один из дней перед Пасхой, «когда первое дыхание весны рушит ледяные покровы», от водной стихии. Рассказчик не знает и не может знать, что творится в душе у спасенного, но отмечает: в Страстную субботу чекист «торопливо, размашисто перекрестился» у образа Христа, в который сам же некогда «выпустил оба заряда».
«Можно сказать, что праздник Воскресения Христова воспразднуется прежде у нас, чем у других. И твердо говорит мне это душа моя, и это не мысль, выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются. Внушеньем Божьим порождаются они разом в сердцах многих людей, друг друга не видавших, живущих на разных концах земли, и в одно время, как бы из одних уст, изглашаются. Знаю я твердо, что не один человек в России, хотя я его и не знаю, твердо верит тому и говорит: «У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Святое Воскресение Христово!
(Николай Васильевич Гоголь)
