Спустя прошедшее столетие Гражданскую войну в России принято представлять себе несколько упрощенно, наподобие аналогичных конфликтов в зарубежных странах: как средневековая Англия однажды раскололась на сторонников Алой и Белой роз, а США середины XIX века — на северян и южан, так и у нас, в России, воевали два лагеря — красных и белых.
Реальность на проверку куда сложнее: те же «белые» отнюдь не являлись монолитной силой с общим лидером и единой программой, свою игру вели иностранные державы, а перечислить все разнообразные «армии», «правительства», «республики», существовавшие на территории павшей империи в 1917 – 1923 годах попросту не представляется возможным.
Групповая фотография сибирских партизан. Фото smolbattle.ru.
Одни из них грезили о власти в масштабах всей России, другие — стремились обособить какую-то конкретную часть павшей империи Романовых, ну а третьи вообще не задумывались над вопросами своих границ и своего будущего. В литературе такие формирования принято называть «зелеными», отсылая к «вольной» лесной и сельской местности, где подобные движения естественным образом находили себе укрытие и пропитание. В зависимости от обстоятельств и убеждений своих командиров, такие «армии» могли объединяться с себе подобными, примыкать к белым или красным или враждовать со всеми подряд.
Повстанческие «армии» и «республики» в немалой степени повлияли на итоги гражданской войны. И события в Енисейской губернии — один из ярких тому примеров.
Пороховая бочка
Енисейская губерния начала XX века представляла собой идеальную территорию для партизанской войны: огромная площадь, неосвоенные территории, массивы девственной тайги, труднодоступная гористая местность, небольшое население (чуть более 570 тысяч по данным переписи 1897 года).
Но против кого партизанить? Революционные процессы 1917 года весьма опосредованно коснулись Сибири, и всё, что проходило в ту пору в Красноярске, поначалу выглядело слабыми отголосками той бури, что сотрясала Петроград и Москву.
К слову, Енисейская губерния вообще не могла похвастать обилием горожан: население Красноярска еле-еле превысило отметку в 10 тысяч жителей, а в других городах людей было и того меньше.
Подавляющее большинство наших предков жили в сельской местности, и вот тут-то и прорастали семена будущего конфликта. Землевладельцы-старожилы уступали в численности переселенцам из европейской части России (36 % против 57 % от сельского населения губернии; еще 6 % приходилось на долю казаков и туземных этносов), но им по-прежнему принадлежала большая часть угодий и сельскохозяйственной техники. Разумеется, новосёлы тяготились этой ситуацией и мечтали о более справедливом переделе земли. Особенно много сибиряков в первом или втором поколении проживало на востоке современного Красноярского края, в Канском уезде: более 75 % от его населения.
Крестьяне-переселенцы у временного жилья. Минусинский уезд, нач. ХХ в. Фото felbert.livejournal.com.
Еще одним взрывоопасным фактором были ссыльные, которых в Енисейской губернии насчитывалось около 50 тысяч. В первую очередь, речь идет об участниках революционных движений, где большевики составляли абсолютное большинство — до 2/3 от общего числа.
Немало на берегах Енисея жило и обычных уголовных преступников, отбывших каторгу, и сосланных из Центральной России за бродяжничество. Подобные социальные группы, чуждые высоким идеалам, но чуткие к моменту безвластия и хаоса в обществе, конечно, тоже внесут свою горькую лепту в последующие события.
«Нет» мобилизациям, «да» самогонке!
После мятежа Чехословацкого корпуса и падения советской власти в Сибири, антибольшевистские силы в ноябре 1918 года возглавил «Верховный правитель России» адмирал Александр Колчак, намеревавшийся раз и навсегда покончить с большевизмом в стране.
Для этого, разумеется, правительству Колчака и его вооруженным силам нужна была помощь сибирской деревни: в виде налогов, продовольствия, новобранцев… Однако селяне, уже привыкшие за два года революционного хаоса к вольготной жизни, совершенно не видели причин истово служить новой, «белой» власти и — сразу после недавней Первой мировой — идти на новую войну, уже против соотечественников. У большинства сибирских крестьян были весьма скудные представления о Ленине, советской власти и большевистской партии, а о «продовольственной диктатуре», продразверстках и комитетах бедноты, от которых страдали земледельцы в Центральной России, они вообще не имели понятия.
Адмирал А.В. Колчак (в центре) так и не сумел заручиться поддержкой сибирского села. Фото humus.livejournal.com
Сибирский протест, во многом был тем самым «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным». Наряду с понятным сопротивлением мобилизации и налогообложению, народные волнения провоцировали, например, и дефицит промышленных товаров (грабеж становился едва ли не единственным способом раздобыть спички, керосин или бумагу), и борьба нуждавшихся в зерне колчаковских властей с самогоноварением. «Самогонными» по происхождению были первые два бунта крестьян в Енисейской губернии осенью 1918 года: в Большой Мурте и Минусинском уезде.
Интересно и то, что первое время колчаковские власти вовсе не стремились «залить кровью» народные волнения. Из 770 участников упомянутого выше Минусинского мятежа, военно-полевой суд в январе 1919 приговорил к смертной казни лишь 87, в то время как больше половины неудачливых бунтовщиков отделались денежными штрафами, либо вовсе избежали наказания.
Вопреки сложившимся стереотипам, вовсе не «зверства колчаковских сатрапов» вынуждали уходить сибиряков в партизаны. Полномасштабные карательные операции в Сибири белые войска начнут лишь летом 1919 г., когда уже целые уезды будут находиться под контролем повстанческих «армий». Во многом рост числа их бойцов стал следствием скорее безвластия правительства Колчака, не сумевшего «завоевать сердца» сибиряков и не располагавшего достаточными силами в тылу, чем его неоправданной жестокости.
За Советскую власть… и святую Русь
П.Е. Щетинкин (в центре) в годы службы в императорской армии. Фото taseevo.ucoz.net
Возникает странный парадокс: слабо представляя себе, что же такое «социализм» и «советская власть», сибирские крестьяне оказались падкими на революционную пропаганду. Это лишний раз свидетельствует о мировоззренческом сломе в сознании большей части жителей России, жаждавших перемен. Поэтому Белое движение, апеллировавшее к прежним, царским порядкам, неизбежно проигрывало революционной, советской власти, а сопротивление колчаковцам неизбежно становилось наивной «борьбой за всё хорошее против всего плохого».
Популярности повстанческих отрядов служило и то, что руководили ими яркие, харизматичные и понятные крестьянам люди. Например, Петр Ефимович Щетинкин — переселенец из Рязанщины; участвовал в Первой Мировой войне, стал полным Георгиевским кавалером, дослужился до звания штабс-капитана. Вернувшись в Сибирь, Щетинкин поддержал революционные события: вступил в ВКП (б), успел послужить в советской милиции в Ачинске, а с весны 1918 года перешел на нелегеальное положение.
Будучи членом большевистской партии, Щетинкин вел агитацию среди крестьян перпендикулярно марксистским лекалам. Например, он объяснял благодарным слушателям, что лес и земля — «Божии», и потому должны принадлежать всем, а Колчака называл не иначе как «поругателем Святой Руси». Отряд Щетинкина за несколько месяцев вырос в численности до трех тысяч бойцов, став настоящим хозяином положения в западных волостях Енисейской губернии. Летом 1919 г. щетинкинцы ушли на юг, где соединились с другим крупным отрядом Александра Кравченко. Повстанцы создали свою «республику» со столицей в Минусинске, которая просуществовала вплоть до прихода в Сибирь регулярных частей Красной армии.
Красные партизаны в Минусинске. Фото livinghistory.ru.
Но главной вотчиной сибирских партизан стал уже упомянутый выше Канский уезд, ещё летом 1918 г. предоставивший убежище остаткам разбитых подразделений Красной армии. Колчаковские власти не смогли обозначить хотя бы видимость контроля над ситуацией: повстанцы не только хозяйничали в глухих селах, но и регулярно устраивали диверсии на железной дороге. В историографии принято говорить о «Тасеевской партизанской республике» на территории нескольких волостей с общим населением около 85 тысяч человек.
Сибирская вендетта
Полномасштабные операции против повстанцев белые начали только весной 1919 года, после серии роковых поражений на Урале от регулярной Красной армии. Линия фронта стала стремительно откатываться на восток, а надежного тыла у Колчака, как оказалось, не было.
Крестьяне Енисейской губернии, мобилизованные в войска Колчака. Фото livinghistory.ru.
Командовавшего антипартизанскими действиями в Енисейской губернии генерал-лейтенанта Сергея Розанова в советской историографии впоследствии будут представлять как бесчеловечного карателя и палача. Действительно, Розанов не чурался крайних мер: приказывал брать заложников, сжигать деревни, уличенные в поддержке повстанцев, проводить децимацию (расстрел каждого десятого) на «незамиренных» территориях. Но умалчивали о другом: располагая ограниченным количеством людей, генерал переложил значительную часть антипартизанских действий на самих крестьян (благодаря чему и сумел добиться ряда тактических побед до окончательного падения режима Колчака в Сибири).
Местным жителям предлагалось вступать в отряды самоохраны, и недостатка в желающих не было, тем более, что у многих появились личные счеты с повстанцами. К середине 1919 года сибирский хлебопашец мог убедиться, что несмотря на все идеологические различия, партизаны точно так же, как и белые, проводят мобилизации, реквизируют необходимое, берут заложников и безжалостно расправляются с реальными и мнимыми врагами (таковыми могли счесть, например, и членов семей у солдат-белогвардейцев). В конце концов, местные жители страдали от обычных разбоя и грабежей, творимого бандами, называвших себя «партизанскими».
Весьма показательна судьба священника Димитрия Неровецкого, служившего на территории современного Абанского района — как раз той самой «Тасеевской республики». Судя по отзывам современников, отец Димитрий был честным и искренним пастырем, избегавшим сотрудничества с любой из враждующих сторон. Теме не менее, весной 1919 года, по ложному доносу, его похитил пришлый отряд партизан и предал жесткой казни — якобы за пособничество карательному отряду. Впоследствии Русская Православная Церковь канонизирует Димитрия Неровецкого в лике священномучеников вместе с еще семерыми священниками, убитыми партизанами в Енисейской губернии в годы Гражданской войны.
Когда бунтари не нужны
После ряда новых поражений белых войск зимой 1919/1920 года режим Колчака пал, а в Енисейскую губернию вошли регулярные части Рабоче-крестьянской Красной армии. Победителям было необходимо как можно быстрее покончить с партизанщиной: недавние бунтари становились красноармейцами и отправлялись на новые битвы: в Крым, Польшу или на Дальний Восток.
С.В. Герасимов, «Клятва сибирских партизан». Холст, масло. 1933 г.
В сельской местности, тем не менее, сохранялась напряженность, только теперь партизаны стали «белыми»: в повстанческие отряды сбивались отставшие от своих колчаковские офицеры и все те, кому были не по душе советские порядки
Бывшие же красные партизаны, казалось, получили достойные награды от власти, за которую они сражались. Борцы с Колчаком занимали ответственные должности в Красной армии, органах госбезопасности и партийной номенклатуре. Некоторые из них стали редакторами и писателями; например, в прошлом тасеевский партизан Владимир Зазубрин написал повесть «Щепка» — одно из первых произведений в советской литературе, где были подняты темы деятельности ЧК и «красного террора».
Памятник А.Д. Кравченко, П.Е. Щетинкину, С.К. Сургуладзе в Минусинске. Фото lemur59.ru.
Но глубоко неслучайно, что почти все видные деятели повстанческого движения в Сибири не пережили «чисток» 1936 – 1938 годов: мятежники и бунтовщики, пускай даже и бывшие, в сталинском СССР были уже не нужны…
Максим Рычков специально для интернет-газеты Newslab.ru. Опубликовано в авторской версии.
