6 (19 по новому стилю) марта 1916 года умер великий русский художник Василий Иванович Суриков.
Прошло сто лет и мы можем с уверенностью сказать, как и о Пушкине: Суриков – наше все. Наша память, наша история, наше неподражаемое искусство, наш народный дух. Всей своей жизнью великий русский, сибиряк, красноярец доказал величие народа, из которого он вышел.
В конце XVII века на берега Енисея пришли четыре брата Сурикова, видимо, они были казаками с Дона. Так решил Василий Суриков, когда во время работы над картиной «Покорение Сибири Ермаком» в станице Раздорской познакомился с местными казаками Суриковыми.
Несколько поколений красноярских Суриковых были казаками. Дед художника, тоже Василий Иванович, был сотником в Туруханске. С его помощью один из сыновей Иван построил в 1830-е годы на Благовещенской улице двухэтажный дом из сибирской лиственницы — он стоит и поныне, теперь это Музей-усадьба В.И. Сурикова. Здесь у Ивана Васильевича и его жены Прасковьи Федоровны (происходившей из торговых казаков Торгошиных) 12 января 1848 года родился сын Василий.
К тому времени Иван Васильевич казачью службу оставил и служил чиновником в губернском управлении. Он умер в 1859 году, оставив Прасковью Федоровну и трех детей без средств, но с большим домом, второй этаж которого Суриковы стали сдавать квартирантам.
Василий закончил обычную среднюю школу — уездное училище — где его учитель рисования Николай Васильевич Гребнев разглядел в мальчике талант и стал заниматься с ним индивидуально. После училища Василий четыре года служил переписчиком бумаг в Енисейском губернском управлении, а в свободное время рисовал, рисовал, рисовал…
Однажды эти рисунки увидели квартиранты Корхи. Жена полковника Корха Варвара Павловна была дочерью губернатора П.Н. Замятнина. Корхи рассказали о Сурикове губернатору, который помог Сурикову уехать в Петербург — познакомил с меценатом Петром Ивановичем Кузнецовым, взявшимся оплачивать учебу Сурикова в Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств.
В Академии Суриков жадно учился, приобрел виртуозную технику, постоянно трудился, не жалея себя и тяжело заболел — сырой петербургский климат оказался вреден для его слабых легких (это было семейное: и отец, и сестра умерли от болезни легких). Кузнецов предложил Сурикову поправить здоровье, отдохнув в хакасских степях. Так Суриков впервые за четыре года вернулся домой. И на родную Сибирь он взглянул уже по-новому, всколыхнулись старые воспоминания. Поездка с матерью в село Торгашино по енисейскому льду; черный конь, на котором всадник штурмовал снежный городок; рассказы тетки о непреклонной старообрядке Феодосии Морозовой; сцены казни на Острожной площади возле семейного дома… Суриков восхищался сибирской природой и сибирскими людьми, которые — он теперь, после Петербурга, это ясно понимал — сохранили старинные обычаи и сами нравы, остались такими же честными, непреклонными, самоотверженными, как герои прошлых времен, которые готовы были умереть за то, что считали истинным (и не столь важно, заблуждались они или были правы). Так шли на казнь стрельцы, так шли на мучения и смерть русские люди, уверовавшие, что смена обрядов есть смена веры, так шли сквозь альпийские перевалы за легендарным Суворовым русские солдаты — будущие герои Отечественной войны 1812 года.
В матери, дяде, стариках казаках он находил прообразы герое из XVII–XVIII веков. И все равно для каждого образа на своей картине искал живую натуру, подчас годами, как для Морозовой или Разина. И каждый персонаж на его картинах получался живым. Суриков писал толпу, но не безликую массу. Каждый человек на его картине индивидуален и каждый словно пришел из того времени, так хорошо художник душой постигал историю и умел видеть черты прошлого в своих современниках. И поэтому его картины остаются с нами, хотя у Сурикова нет ни одного оригинального сюжета, кроме «Взятия снежного городка». Десяти картин до и после Сурикова были написаны о стрельцах, Меншикове, Морозовой, Ермаке, Суворове, Разине, но мы помним только его: «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Боярыня Морозова», «Покорение Сибири Ермаком», «Переход Суворова через Альпы в 1799 году», «Степан Разин».
«Сибирь дала мне и дух, и силы, и здоровье», — говорил Суриков. Если бы не воспитание в патриархальной Сибири, он никогда бы не смог так точно угадывать старые времена. И он любил Сибирь, он запечатлевал ее на своих картинах: сибирские горы и реки, озера и равнины, дома и людей. Он спас от забвения старую казачью забаву «Взятие снежного городка». Суриков писал картину в 1889–1891 годах, а уже в середине 1920-х городки делать прекратили; и если бы не суриковская картина, кто знает, произошло бы вновь возрождение этой игры в веке XXI, пусть и в измененном виде.
Суриков любил Сибирь и Красноярск. Прожив в Москве едва ли не сорок лет, он так и не стал москвичом, а стремился остаться сибиряком, не имея никакого комплекса провинциала. Как можно стыдиться края, который открыл ему тайны истории всей большой страны?
Суриков делал для родного края, что мог. Помогал приехавшим в Москву сибирякам, давал советы молодым красноярским художникам, добился открытия первой в истории нашего края художественной школы, которая ныне носит его имя.
Когда художник потерял горячо любимую жену Елизавету Августовну, умершую от сердечной болезни в тридцать лет, именно Сибирь дала ему силы перенести это горе и вновь вернуться к творчеству. Переезд из Москвы в Красноярск тогда по совету брата Александра спас художника. Брат же подал ему идею написать картину о старинной сибирской масленичной забаве…
Всю жизнь художник посвятил искусству, он писал всегда, его наследие огромно и мы не знаем и сотой его доли. Суриков не только единственный в своем роде исторический живописец, равного которому не было и нет в мире. Это отец сибирского пейзажа, один из виртуозов акварельной техники, потрясающий портретист, меткий карикатурист… Среди его наследия картины на сюжеты Ветхого Завета, Евангелия, Вселенских соборов, русской истории и современности, неподражаемые итальянские и испанские акварели…
Весь погруженный в творчество, он никогда не преподавал, не имел учеников в обычном смысле, но он самой своей личностью учил всех, кто его знал, как надо любить свою страну, свою историю и свое искусство. Он не любил громких фраз и публичных выступлений, не оставил теоретических трактатов. И умирая на шестьдесят девятом году жизни в окружении самых близких людей, дочерей и зятя, сказал последнему — молодому художнику Кончаловскому: «Петя, я исчезаю».
Он умер в гостинице «Дрезден» на Тверской площади, рядом с которой стоял памятник М.Д. Скобелеву. Всего через год в России начнется революция, которая сметет многое, включая этот памятник. И белые и красные будут уничтожать друг друга, и многие из них будут свято верить, что стоят за правое дело. Как когда-то стрельцы и Петр, старообрядцы и сторонники церковной реформы… Но на этот суриковский сюжет художник картины уже не напишет.
Через несколько дней состоялись похороны Василия Ивановича. Огромное число людей шло за гробом: художники, сибиряки, молодежь, поклонники его таланта. И все чувствовали, что уходит навсегда эпоха великой исторической живописи (а она ушла и не вернулась). «Кого хоронят?» — спрашивали люди на улице. И после ответа «Сурикова» многие присоединялись к процессии и шли на Ваганьковское кладбище, где художника похоронили рядом с его любимой женой Елизаветой Августовной.
И вся Россия готова была повторить слова, которые сквозь слезы произнес над могилой Виктор Михайлович Васнецов:
— Прощай, дорогой товарищ, дорогой Василий Иванович! Великий, родной русский художник!
