Антагонизм двух исторических столиц России, Москвы и Санкт-Петербурга, уже давно стал притчей во языцех и предметом многочисленных шуток. И, к сожалению, далеко не всегда это противостояние воплощалось только в спорах о лингвистической норме или матчах между футбольными клубами.
Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде принесло большевикам победу за считанные часы. Благодушно или нейтрально приход новой власти встретили и во многих других крупных городах России, что даст позднее официальной историографии повод говорить о «триумфальном шествии советской власти».
Пушка на Калужской площади, установленная красногвардейцами для обстрела Кремля
Однако таким образом события складывались отнюдь не повсеместно. Одним из первых мест, где большевики встретили ожесточенное и решительное сопротивление, стала Москва.
Такие разные большевики
В сравнении с по-революционному беспокойным Петроградом образца 1917 года Москва собой являла едва ли не образец спокойствия и порядка. «Другими» были даже и здешние большевики — куда менее пассионарные и воинственные. Неслучайно, что местный лидер РСДРП (б) — Виктор Ногин — был одним из видных участников внутрипартийной оппозиции, осуждавшей ленинский радикализм.
К слову, в московских Советах большевики составляли лишь половину депутатов, а в Городской думе вовсе были в безнадежном меньшинстве (23 и 200 членов). Всё это существенно сдерживало радикализм партии и заставляло сотрудничать, а не идти на конфликт с эсерами и меньшевиками.
Оттого и неудивительно, что Военно-революционный комитет во главе с Григорием Усиевичем в Москве создают непосредственно 7 ноября (25 октября по ст.ст.), и то лишь по прямому указу из Петрограда. Московские большевики все равно остались верными себе: создание ВРК утвердили большинством голосов на заседании Совета рабочих депутатов, а к участию в комитете допустили и членов других партий, вплоть до меньшевиков и левых эсеров.
Но и в отличие от Временного правительства в Петрограде, московская Городская дума была готова помериться силами с большевиками. На экстренном заседании городской голова правый эсер Вадим Руднев провозглашает готовность стоять до конца и создает своего рода «анти-ВРК» — «Комитет общественной безопасности», верность которому гарантирует командующий войсками Московского военного округа полковник Константин Рябцев.
Первые из белогвардейцев
Силы сторонников и противников революции в Москве можно оценивать как примерно равные. Здешние большевики — опять-таки, не в пример петроградским, — так и не смогли целиком «завоевать сердца и души» местного гарнизона; даже Совет солдатских депутатов (заседавший отдельно от Совета депутатов рабочих) отнюдь не спешил беспрекословно подчиняться ВРК.
Потому настоящим подарком судьбы для Усиевича и его товарищей стало наличие в городе целых полков т.н. «двинцев» — солдат русской армии, снятых еще летом с фронта у реки Двина за систематические братания с врагом и отказы идти в атаку. Эти разагитированные пропагандистами левых партий горе-воины с большим энтузиазмом откликнулись на предложение примкнуть к восстанию. Ключевым же фактором, как выяснится позже, станет переход на сторону московского ВРК артиллерийских подразделений.
Групповая фотография юнкеров и преподавателей Александровского военного училища
Активные бои в Первопрестольной начинаются 9 ноября (27 октября по ст.ст.). Наспех созданные отряды юнкеров, офицеров и добровольцев — по одной из версий, именно они первыми в России назвали себя «белой гвардией» — оттесняют революционные силы в Кремль и на следующий день… берут его! Назначенный большевиками комендантом исторической крепости прапорщик Ян Берзиньш был уверен: белогвардейцев несопоставимо больше, поэтому сопротивление бессмысленно.
С этим эпизодом связан один из ключевых мифов советской историографии — о начале уже в те дни «белого террора». Якобы, юнкера при сдаче Кремля хладнокровно расстреляли взятых в плен красногвардейцев. Разумеется, что сами «палачи» в рапортах и мемуарах представляли это событие по-другому. Они утверждали, что поникшие духом красногвардейцы, увидев, насколько скромны силы покорителей Кремля, решили немедленно вновь взяться за оружие, за что и поплатились.
Лубянка в огне, Кремль под обстрелом
Городское сражение закипело с новой силой буквально на следующий день. А 11 ноября (29 октября по ст.ст.), московские большевики решают поступиться былым миролюбием и достают из колоды главный козырь: артиллерию. Первостепенной мишенью обстрелов, конечно же, стал Кремль. При этом войска московского ВРК совершенно не волновали ни сохранность памятников старинного русского зодчества, ни жизни простых обывателей, пытавшихся жить обычной жизнью.
«В Кремле снаряды попали в Успенский Собор, в Чудов монастырь, в церковь Двенадцати Апостолов, в Малый дворец и вообще, должно быть, пострадал наш святой и седой Кремль больше, чем от нашествий иноплеменных. Пишут о многих разрушениях, пожарах, расстрелах <…>. Может быть, эти ужасные картины пробудят совесть восставших брат на брата и не доведут политическую борьбу до повторения таких ужасов», — доверял несбыточные надежды личному дневнику один из многих очевидцев событий, предприниматель Никита Окунев. В Петрограде обстрел Кремля (последствия которого вдобавок сильно преувеличила народная молва) взывал гнев даже у народного комиссара просвещения Анатолия Луначарского, порывавшегося в знак протеста выйти из состава революционного правительства.
Пока Первопрестольная пылала огнем, на помощь войскам московского ВРК стремились товарищи из рабочих городов Центральной России, где революция взяла верх мирным путем. Численность пробольшевистских войск росла день ото дня, в то время как юнкерам и офицерам было рассчитывать, по сути, не на кого. Однако они с завидным упорством отстаивали каждый дом и каждую улочку в центре Первопрестольной.
Свидетелями ожесточенных боев стали Никитские ворота, Лубянский проезд, гостиница «Метрополь» и многие другие архитектурные объекты. Как правило, в очередной раз убеждаясь, что противник не собирается выбрасывать белый флаг, красногвардейцы снова призывали на помощь «бога войны» в виде пушек и гаубиц. Конечно, в советское время о сознательном разрушении Москвы революционерами предпочитали не вспоминать, равно как и о систематическом мародерстве, сопровождавшем отряды ВРК на их не самом славном боевом пути.
Московский Малый театр, разграбленный красногвардейцами
Зато фамилии многих, кто пал в столкновениях с юнкерами и добровольцами, будут впоследствии увековечены в московской топонимике. Здесь не обошлось без конфуза: одну из московских улиц назовут в честь сражавшегося на стороне московского ВРК прапорщика Алексея Померанцева, ошибочно сочтенного погибшим в одной из перестрелок с противником. Но Померанцев впоследствии оправится от ранения, а спустя годы даже станет известным советским физиком. Причем о «героической смерти» и улице в свою честь сам ученый непостижимым образом узнает только в 1957 году.
Непримирение враждующих
Параллельно боям шли отчаянные попытки примирить войска ВРК и «Комитета общественной безопасности». С этой инициативой выступали самые разные силы, начиная от т.н. «Викжеля» (Всероссийского исполнительного комитета Железнодорожного профсоюза) и заканчивая работавшим под свист пуль и артиллерийские залпы Поместным Собором Русской Православной Церкви. Некоторые из его участников, такие как архиепископ Таврический Димитрий и епископ Камчатский и Петропавловский Нестор, не боялись лично оказывать первую медицинскую помощь раненым в ходе уличных боев.
Никольские ворота Кремля, разрушенные артиллерийским огнем
Первая попытка перемирия — 11 ноября — закончилась ничем: противники не доверяли друг другу и лишь стремились к тактической «передышке». Однако последующие дни боев показали неотвратимость конечной победы сил РВК. 16 ноября (3 ноября по ст.ст.) фактически блокированные в Кремле юнкера и добровольцы были вынуждены сдаться.
Интересно, что лидеры«октябрьской контрреволюции», Вадим Руднев и Константин Рябцев, избегут большевистского гнева и достаточно быстро окажутся на свободе. Оба предпочтут больше никак не участвовать в Гражданской войне. Полковник Рябцев же, по странному парадоксу судьбы, спустя два года вообще будет убит солдатами деникинских Вооруженных сил Юга России: предположительно, белогвардейцы таким образом отомстят офицеру за его былую дружбу с левыми партиями и участие в подавлении Корниловского выступления.
К сожалению, снисхождение к побежденным уже в те дни было скорее исключением из правила. По воспоминаниям самих большевиков, при сдаче оружия были расстреляны многие из капитулировавших офицеров и юнкеров. Характерный эпизод вспоминала сестра милосердия Мария Нестерович-Берг:
«В Охотном ряду, на мостовой лежал раненый юнкер с простреленной грудью и желудком. Я нагнулась над ним, хотела сделать перевязку. Но тут как из-под земли возникли два красногвардейца. Закричали:
— Что, эту сволочь перевязывать?
И штыками винтовок прокололи мальчику грудь. Я плакала и кричала, что раненых не добивали даже немцы на фронте. На что один из молодчиков ответил мне:
— Нынче, мамзеля, мода другая. Это буржуй, враг народа!»
За эту и многие другие смерти будут мстить более удачливые юнкера — которым удалось бежать из Москвы на Дон, в только-только созидаемую Добровольческую армию.
Своих же павших товарищей торжествовавшие большевики, несмотря на протесты духовенства, захоронили, как героев, у Кремлевской стены…
По разным оценкам, неделя боев в Москве унесла жизни около тысячи человек.
Живший в Москве прославленный певец Александр Вертинский посвятит павшим в этом полузабытом ныне сражении песню «То, что я должен сказать». В ней, в частности, есть следующие строки:
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожащей рукой?
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!
«В сущности своей Московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев. С одной стороны — юноши красногвардейцы, не умеющие держать ружья в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчета — кого ради они идут на смерть, чего ради убивают? С другой — ничтожная количественно кучка юнкеров, мужественно исполняющих свой „долг“, как это было внушено им», — резюмировал писатель Максим Горький, весьма критически оценивавший в те дни политику большевиков.
Баррикада на Остоженке, воздвигнутая сторонниками ВРК
В ближайшие месяцы число жертв наступающей смуты многократно преумножится новыми смертями по всей стране, от Украины и Кубани до Забайкалья и Дальнего Востока. Мрачным пророчеством станут слова из воззвания Поместного Собора Церкви, принятого в те дни:
«Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России».
