15-16 декабря делегация Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Красноярской епархии и музейно-просветительского центра духовной культуры Красноярского края «Касьяновский дом» провела в Канском краеведческом музее выездной «Касьяновский четверг» и приняла участие в IV Канских Рождественских образовательных чтениях «Уроки столетия».
Впечатлениями от этой поездки, новой встречи с городом Канском и его жителями и том, как на Чтениях были раскрыты вечные вопросы, волнующие образованную часть общества, поделился руководитель епархиального Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный хранитель «Касьяновского дома» Геннадий Малашин.
— Здравствуйте Геннадий Викторович! Прежде всего, хотелось бы узнать: чем вам запомнилось нынешнее посещение Канска?
— В Канске я не был уже чуть больше года. Для меня всякая встреча с ним — особенное событие, потому что с 1985 г. он занимает важное место в моей жизни. Это город со своей неповторимой судьбой, который пресекли и исказили Октябрьская революция, Гражданская война, — события, ставшие первыми из тех самых «уроков столетия», которые призывает изучать Церковь на новых Рождественских образовательных чтениях.
Канску ведь предрекали большую судьбу: город с удобным местоположением, огромным потенциалом — в предреволюционной России он считался богатым, успешным торговым и промышленным центром.
Но сейчас каждая новая встреча с Канском оставляет новые горькие впечатления. Есть такое расхожее выражение: «город разрушается». Нет, города не разрушаются, их разрушают, и разрушают сами люди, в них живущие, делая это осознанно. В Канске уже нет многих исторических, как деревянных, так и каменных зданий: одни снесены, другие сгорели. Нынешние «Гадаловские ряды», к примеру — это новодел, который не заменит безвозвратно утерянный памятник истории и архитектуры. Лично для меня это словно крик отчаяния — но крик, который слышат далеко не все.
На «Касьяновском четверге» в Канском краеведческом музее
С каждым годом исторических зданий (а значит – и исторической памяти) в Канске становится все меньше, даже если сравнить с тем, что было год назад. А расставание с памятью губительно как для человека, так и для города…
Все это очень символично с точки зрения тех процессов, которые происходят в нашей стране. Это пример искаженного применения библейского принципа «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6:3). С одной стороны, мы клянемся в верности прошлому, преданности традициям, но на деле мало кто из нас что-то делает для их возрождения.
— Но неужели никто не заботится о культурном преображении Канска?
— Для меня всегда были исключениями из упомянутого выше нерадостного правила сотрудники Канского краеведческого музея: они всегда делали все, что в их силах для сохранения памяти о прошлом. Трудно предполагать, какова будет судьба этого учреждения — получится ли у нового директора достичь стабильности кадрового состава, найдется ли должная смена главному хранителю музея Галине Петровне Павлюковской, с которой я имею честь быть знакомым уже не одно десятилетие.
Тем не менее, для меня каждая встреча с канскими музейщиками — большая радость. Нынешний директор, Лариса Малюченко, очень энергичный молодой специалист, которой за три года своей работы удалось достичь многого: в Канске о музее снова заговорили, расширяется его сотрудничество как с различными светскими культурными организациями, так и с Церковью — молодой Канской епархией.
Очень отрадным событием для меня стала и новая встреча с канским Педагогическим колледжем, его директором — Александром Львовичем Андреевым, доктором философских наук, профессором. Это, я бы сказал, человек из будущего, он тоже много лет делает все возможное и невозможное для того, чтобы его детище работало и развивалось. Сразу чувствуется, что в колледже есть хозяин, есть студенты, которые положительно выделяются на фоне канской молодежи: видна воспитанность, видна тяга к знаниям.
За день до Чтений, 15 декабря мы встретились с учащейся молодежью Канска, из разных колледжей и техникумов. Мы провели для них два «Касьяновских четверга», показали фильмы «Эхо Гражданской войны» и «Сибирский крест», состоялся искренний и, думаю, взаимополезный разговор о нравственности, духовности, памяти…
— А какую, на ваш взгляд, роль в общественной жизни востока Красноярского края играет духовенство Канской епархии?
— За прошедшие пять лет в Канске и епископом Канским и Богучанским Филаретом и епархиальным духовенством сделано многое для того, чтобы вывести церковно-общественную жизнь региона уже на епархиальный уровень. Это очевидно на примере тех же самых Рождественских чтений — за четыре года удалось добиться впечатляющего прогресса, и, думаю, даже оргкомитету Красноярских краевых Рождественских чтений здесь есть чему поучиться.
Очень точно и мудро в Канской епархии ведется работа по аккумулированию всех здоровых общественных сил, учреждений культуры и образования. И снова возьмем как пример нынешние Чтения: ведь это возможность собраться вместе и поговорить на важные темы представителям культуры, науки, образования, религии — ну и поспорить, если есть необходимость.
Меня, кстати, очень обрадовал тот факт, что те секции канских Чтений, которые проходили при участии нашей делегации, сопровождались дискуссиями. Это значит, что мы изучаем актуальные вопросы, занимаемся нужным для общества делом.
— А что именно вызвало эти споры?
— Острую реакцию на тех мероприятиях, в которых я, помимо пленарного заседания, участвовал — дискуссионной площадке «Подвиг новомучеников Приенисейской Сибири: проблемы исследования, перспективы увековечения, возможности медийного освещения» и заседании секции «Духовное наследие Канской епархии — православное краеведение» — вызвал вопрос о мифах, о том, нужны ли нам мифы недавнего прошлого.
На дискуссионной площадке «Подвиг новомучеников Приенисейской Сибири: проблемы исследования, перспективы увековечения, возможности медийного освещения» канских Рождественских Чтений
Вот, например, на секции выступила милая девушка, пересказала миф-сказку о «красном попе» Иване Анисимовиче Вашкорине, о котором я, по роду своей историко-краеведческой работы достаточно много знаю, о котором много писал и, например, наш давний друг, историк Александр Шекшеев.
С моей точки зрения, этот человек, этот, так сказать, священник никогда (вопреки расхожему мифу о его революционном прошлом) осознанно не приходил к коммунистической идеологии, а зачастую (документы об этом свидетельствуют) руководствовался обстоятельствами совсем иного порядка. Как и многие его современники, он оказался в ситуации непростого выбора в годы революционного лихолетья. В случае Вашкорина это был не просто выбор между церковным служением и сравнительно недолгой «службой» у красных партизан. Речь шла, с одной стороны, о священническом долге, о жертвенном следовании Христу, а с другой – о нравственной неспособности сохранить верность священнической присяге, поскольку «пастырь» руководствовался сугубо житейскими соображениями.
До последнего ему самому не было ясно, к какой стороне он примкнет. Есть неоспоримые свидетельства: еще зимой 1918–1919 годов запрещенный в служении Вашкорин слал покаянные письма Владыке Назарию, тогдашнему Управляющему Енисейской епархией, прося себе удобное для него место церковного служения, при этом писал, конечно, что его «день и ночь зовет звон колоколов церковных», вопрошал о то, что «неужели роковое Тасеево» его «погубит», но – грянул очередной мятеж, и…
Ведь в чем еще дело, если говорить о неправдивости мифа о том, что большая часть населения губернии была «за красных»?.. За несколько лет после первого военного 1914 года у русского крестьянства, выходцем из которого был и Вашкорин, объективно не мог произойти массовый мировоззренческий сдвиг (это – несмотря на все военные и революционные катаклизмы). Интуитивно, подсознательно большинство населения было за порядок, за привычный уклад жизни. Его могло в тех исторических условиях дать земледельцам только Белое движение (и — чаявшееся всем обществом будущее Учредительное собрание), но в силу множества объективных и субъективных причин адмирал Колчак и его соратники не могли победить в этой войне, и большая часть крестьянства была просто обречена оказаться у красных, даже порой вопреки своей воле.
— А такие люди, как тот же Вашкорин: если их нельзя почитать как героев, то можно ли назвать злодеями?
— Вашкорин — это, конечно, никакой не герой, вопреки тому, что его биографы с его позднейшей подачи о нем и о многих других подобных персонажах нам рассказывали. Но и на настоящего злодея он никак не тянет, его судьба, если так можно сказать, простая щепка в волнах лихолетья. Кстати, очень вовремя это слово было сказано. «Щепка» — так назвал свою повесть о «красном терроре» еще один участник тех событий в Енисейской губернии, еще одна противоречивая и интересная личность — Владимир Зазубрин, бывший колчаковский офицер, перешедший на службу к красным.
Но почему таких людей как Зазубрин или Вашкорин нельзя посмертно судить спустя столетие? Не только исходя из евангельского «Не судите…» Неизвестно ведь, как бы мы с вами себя повели, окажись на их месте, выбирая между жизнью и смертью. Но нельзя вместо прежних врагов – мифических белых злодеев – творить новых врагов, красных, меняя плюс на минус. Но вот историческую правду обо всех лживых мифах советской эпохи (насколько уж мы способны эту правду открыть и осознать) мы сказать должны.
В той ситуации на секции спор у нас возник еще и о том, как расценивать личность Вашкорина уже после того, как он окончательно перебежал к красным партизанам «Тасеевской республики». Некоторые участники заявляли: видите, он же продолжал оставаться настоящим священником, совершал Таинства, требы… Но это лишь усугубляет ситуацию: ведь перебежчик был запрещен священноначалием в служении к тому времени, как презревший присягу, он не имел даже права носить богослужебное облачение, носить крест и святостью евангелия кощунственно освящать красный террор, который в губернии был очевиден…
Вот это очень примечательно: что не все красные партизаны были оголтелыми безбожниками. Им было с моральной точки зрения важно, что рядом с ними свой «батюшка». И те же Кравченко и Щетинкин, самые видные из партизанских вожаков, часто терпели священников на подконтрольных территориях — конечно, в том случае если те безоговорочно признавали партизанскую власть и не призывали народ в своих проповедях вспомнить евангельские заповеди. В таком случае судьба их была предрешена; вспомнить хотя бы священномученика Димитрия Неровецкого…
— Получается, что вокруг человека, ставшего жертвой, заложником обстоятельств возведен миф. Возведен и продолжает жить. Но как его можно разрушить?
— Знаете, на недавнем кинозале «Русских вечеров» в красноярском Архиерейском доме я стал зрителем интересного документального фильма «Двойной портрет»: о двух педагогах, русской и чеченке, которые в годы известного конфликта на Северном Кавказе спасали оставшихся сиротами детей разных национальностей. Отрадно, что авторы ленты смогли уйти от политики, от идеологических вопросов, остановив наше внимание на главном: вопросах человечности, милосердия… Вот она, точка отсчета: человечность.
Вот этим – как мне представляется – должен был быть озабочен настоящий пастырь в годы Гражданской войны, а не участвовать в мятежах, не искать себе врагов среди своих единоверцев и даже среди со-пастырей… Поиск этих самых врагов свойственен всем нам порой не только на личностном уровне, но и на уровне общества в целом; в создании образа «врага» и нужны мифы, эти «искания», оправдывающие насилие во имя строительства нового мира. А ведь еще Федор Михайлович Достоевский писал в «Братьях Карамазовых», что нельзя построить счастье даже на слезинке ребенка; и уж тем более невозможно возвести что-то светлое и доброе на смертях и страданиях тысяч, миллионов людей.
В свою очередь, подлинные культура, нравственность и духовность никак не могут основываться на таких мифах, как то утверждали многие из участников дискуссии на краеведческой секции канских Рождественских Чтений, уверяя, что «у нас все на них держится». Ничто подлинное, истинное и светлое на них держаться не может.
— Но как тогда разделить рукотворные мифы и подлинные глубокие принципы?
— Я глубоко убежден, что каждая человеческая душа — «по природе своей христианка» (Тертуллиан), что представления о доброте, милосердии и справедливости — для человека естественны. И сталкиваясь с чем-то морально неоднозначным, мы должны, прежде всего, спросить: а можем ли мы сами переступить через ту самую слезинку ребенка?
На открытии канских Рождественских чтений
Говоря о своем участии в канских Чтениях, я не могу не упомянуть и о дискуссионной площадке «Подвиг новомучеников Приенисейской Сибири: проблемы исследования, перспективы увековечения, возможности медийного освещения». На ней мы с коллегами показали аудитории документальный фильм «Сибирский крест».
Для меня мощной моральной поддержкой стало то, как люди смотрели фильм, та тишина, которая сопровождала весь просмотр. Это показывает, что такие картины нужны публике: где говорится не только о сложных исторических вопросах, но и о человеке, который всегда должен оставаться человеком.
Показательным стало и то, что речь после фильма зашла не о том, зачем в XXI веке нужна память о новомучениках, а о том, какими средствами ее лучше сохранить, донести до потомков.
Я убежден, что на сиюминутной идеологии, на политических мифах, на создании образа врага нельзя воспитать у детей, у молодежи подлинные представления о добре, морали и милосердии. Неизбежно возникнет подмена понятий.
Человечество может спасти только культура, без нее, равно как и без подлинной веры, невозможен гуманизм. К сожалению, ровно век назад в России это не произошло; в этом, по-моему, и есть главный трагический урок столетия для нас.
