При проведении патриархом Никоном церковной реформы в России появилось большое количество противников преобразований, которые получили название старообрядцев, староверов или раскольников. Одним из вождей старообрядчества был протопоп Аввакум, чьей духовной дочерью считала себя одна из знаменитых женщин русской истории — боярыня Морозова.
Феодосия Прокопьевна Соковнина происходила из старого дворянского рода, восходящего к немецким Мейендорфам, ее предок прибыл на службу к Ивану Грозному, крестился, а его сын впоследствии получил прозвище «Соковня», от которого затем образовалась фамилия. В 17 лет Феодосия Соковнина была выдана замуж за 54-летнего боярина Глеба Морозова, брата царского фаворита Бориса Морозова, у супругов родился сын Иван.
Вскоре умерли муж и отец боярыни. Это личное горе принесло Феодосии Морозовой гражданскую свободу. По русским обычаям женщина до своего замужества всецело находилась в подчинении отцу, после замужества — мужу. Женщина не имела права самостоятельно совершать сделки и приобретать имущество. Положение резко менялось для вдовы. Наследница огромного имения (главным наследником был, конечно, 12-летний сын, но до его совершеннолетия имуществом распоряжалась мать), не имевшая опекуна, Феодосия Морозова стала свободной женщиной, которая была вольна распоряжаться собой сама. При этом боярыня Морозова еще и занимала видное место при царском дворе.
Если какая-то женщина в Древней Руси со времён княгини Ольги и могла похвастать такой степенью свободы, то это только Феодосия Морозова. Она имела все, что только можно пожелать. Однако не богатства и статус волновали ее, а вопросы духовной жизни. Морозова не приняла церковную реформу, давала в своем доме приют гонимым старообрядцам, переписывалась с Аввакумом, который хаарктеризовал ее так: «Персты твори тонкостны, очи твои молниеносны, кидаешься ты на врага, аки лев».
Попытки Алексея Михайловича привести Морозову к покорности не дали результатов. Вскоре боярыня перестала являться ко двору и отказалась принять участие в царской свадьбе. После этого царь отдал приказ об аресте Морозовой и заключении её вместе с сестрой княгиней Урусовой в Чудов монастырь. Арестованных провезли через всю Москву. Алексей Михайлович хотел продемонстрировать свою непреклонность и силу: никто не должен противиться царской власти, никакой статус не спасет от опалы. Однако устрашающая акция возымела неожиданный эффект: москвичи увидели в арестованной униженной боярыне мученицу, сочувствовали ее горю, восхищались ее смелостью и тем, что она готова была пожертвовать всем, что имела, ради своих убеждений.
Образ самоотверженной боярыни Морозовой остался в народной памяти, к нему многократно обращались и художники, изображавшие провоз боярыни по Москве, ее пытки и казнь. Однако из этих многочисленных картин в истории осталась только одна — написанная нашим земляком Василием Суриковым. Художник работал над ней несколько лет, закончив в 1887 г. Суриковская «Боярыня Морозова» была приобретена П.М. Третьяковым и сейчас ее можно увидеть в Государственной Третьяковской галерее.
Впервые историю Морозовой Суриков услышал в детстве от своей тетки, которая склонялась к старообрядчеству. Впоследствии художник вспоминал, что цветовое решение будущей картины ему открылось, когда он однажды увидел черную ворону на белом снегу. Замысел «Боярыни Морозовой» созрел у Сурикова уже к окончанию его первой большой картины из русской истории «Утро стрелецкой казни», но художник решил передохнуть между двумя большими полотнами. Суриков несколько лет работал над камерной картиной «Меншиков в Березове», затем отправился в свою первую поездку за границу, где с восхищением изучал творчество европейских художников. Так прочна была связь Сурикова с русской культурой, что по возвращении из Европы он не начал писать картину-подражание Европе, а сумел создать одну из самых русских картин в истории нашей живописи.
Василий Иванович в своей огромной картине (примерно 3 х 6 метров) изобразил улицы старой Москвы и народ, ставший свидетелем ареста Морозовой. Перед нами народ, но не безликая толпа, каждое лицо здесь индивидуально, каждый по-своему реагирует на то, что он видит. Хохочет купец, глумливо усмехается возница. Застыли в изумлении мальчишки, а один из них погнался за санями. Кто-то смотрит на Морозову с любопытством, кто-то со страхом, кто-то с восхищением. Испуганно выглядывает из толпы беглая монахиня. Прищуривается близорукий крестьянин. Оторопело глядит на все, сложив на груди руки, юная боярышня. Кланяется опальной боярыне молодая девушка (художнику позировала наша землячка Екатерина Рачковская). Старая нищенка протягивает руку к уезжающим саням. Внимательно смотрит странник, который сохранит в своей памяти историю Морозовой и разнесёт ее по всей Руси (странника художник частично писал с себя самого). А сидящий на снегу юродивый поднял руку со сложенным двоеперстием — символом старообрядчества. Перед нами изображена гамма эмоций, испытываемых русскими людьми в этот момент, вся широта восприятия ареста Морозовой ее современниками.
Образы москвичей тщательно проработаны художником: здесь и крестьяне, и боярышни, и представители духовенства. Сверкает неописуемой красоты узорочье богатых одежд, всеми цветами блестит снег. Но и на фоне этого великолепия сразу бросается в глаза исступленное, бледное лицо Морозовой. Суриков, всегда всех персонажей писавший с натуры, долго искал такой образ Морозовой, такое лицо, которое бы «било толпу», то есть не терялось на фоне роскошного узорочья одежды других персонажей. Наконец ему удалось найти девушку-старообрядку и написать с неё образ боярыни. «И как вставил ее в картину — она всех победила».
В простой чёрной одежде (она тайно приняла монашество), со скованными руками, Морозова сидит на розвальнях, окруженная царскими стрельцами. Но она продолжает защищать свою правоту. Воздев руку со сложенным двоеперстием, она демонстрирует свою непокорность и готовность пострадать за то, во что она верит.
В картине «Боярыня Морозова» в образах Морозовой и большинства других персонажей Василий Суриков выразил главные качества русского народа: готовность к самопожертвованию ради своего идеала и восхищение подвигом, жертвой другого.
