В советской историографии к полному названию Гражданской войны 1917–1922 годов обязательно было принято добавлять «и интервенция». В те годы идеологически необходимо было напоминать, что в годы смуты молодой Советской республике противостояли не только «свои» контрреволюционеры, но и войска недружелюбных империалистических держав.
Конечно, это была сознательная дань господствовавшей идеологии. При даже самом поверхностном взгляде на события гражданской войны очевидно, что интервенты совсем не стремились помогать Белому движению победить в войне. За редким исключением, это были небольшие войсковые контингенты со скромными задачами и низким боевым духом. И в этом контексте особенно показательной является судьба Чехословацкого корпуса.
Интервенты поневоле
История создания Чехословацкого корпуса в рядах русской армии времен Первой мировой войны известна хорошо: чехи и словаки, на тот момент подданные Австро-Венгрии, не желали сражаться за ненавистную империю и массово перебегали на сторону России. Со временем их стало так много (до 40 тысяч человек), что это позволило создать из них отдельный корпус.
После Октябрьской революции и Брестского мира чехословаки стали просить разрешения у новых, советских властей России вернуть их на фронта Первой мировой. Владимир Ленин и его соратники открыто возражать не стали, тем не менее, корпусу стали создаваться всевозможные препоны. Ему был разрешен максимально длинный из всех возможных путей (через Тихий океан), его эшелоны постоянно задерживались на железнодорожных путях, а местные Советы нередко требовали «дани» за продвижение на восток и выдачи русских офицеров.
Конечный итог известен: приказ народного комиссара по военным делам Льва Троцкого о разоружении корпуса стал последней каплей. Произошло восстание 25–29 мая 1918 года, после чего еще только-только утверждавшаяся на местах советская власть пала. Советы были низложены везде, где стояли эшелоны с чехами и словаками: от Поволжья до Дальнего Востока, и Енисейская губерния не стала исключением.
Лето легких побед
На территории будущего Красноярского края находилось немногим более тысячи бойцов корпуса под командованием русского полковника Бориса Ушакова. Однако это были достаточно опытные, хорошо вооруженные и пока еще дисциплинированные солдаты, которым не могли противостоять наспех собранные отряды красногвардейцев.
Так, чтобы 29 мая взять крупный для того времени город Канск, Ушакову и его людям потребовалось лишь сорок минут. С обоих сторон, в общей сложности, погибло чуть более 20 людей, а всех пленных красногвардейцев великодушный полковник отпустил по домам — под честное слово не брать в руки оружия.
16 июня чехословаки берут верх в, пожалуй, первом крупном бою Гражданской войны на территории нашей губернии — сражении за станцию Клюквенная (современный город Уяр). Красногвардейцы потеряли почти 800 человек убитыми, раненными и пленными, в то время как гости из Европы — лишь 30 солдат и офицеров (в их числе, правда, пал и сам Борис Ушаков).
В эти же дни отряд капитана Эдуарда Кадлеца столь же легко берет под контроль современные западные районы Красноярского края. Боготол пал 19 июня после короткого боя, а для взятия Ачинска — буквально на следующий день — чехам не потребовалось и его.
Наверняка и взятие Красноярска не представило бы для чехов и словаков летом 1918 года особо тяжелую задачу, однако, как известно, битва за губернскую столицу не состоялась: члены красноярского Совета депутатов попросту сбежали. Впрочем, впоследствии именно чехословаки вынесут и исполнят смертный приговор красноярским большевикам.
Ноябрь невозврата
Ноябрь 1918 года стал своего рода «водоразделом» для участия корпуса в Гражданской войне.
11 ноября в далекой Европе была прекращена Первая Мировая война, и чехословаки больше не чувствовали себя чем-то обязанными России. Чешский национальный совет под председательством профессора Томаша Масарика, прообраз будущего национального правительства, находился под сильным влиянием Франции, которая отнюдь не стремилась всеми силами к свержению большевиков в России. А 17 ноября в Омске происходит переворот: военные низложили составленную из представителей левых партий «Директорию», которой чехи симпатизировали открыто, и к власти пришел адмирал А.В. Колчак.
У нового «верховного правителя России» отношения с чехословаками не задались сразу. А тот факт, что с развитием интервенции Антанты в Гражданскую войну корпус перешел в подчинение ко французскому генералу Морису Жанену, командовавшему союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке, ситуацию только усугубил: Колчак и Жанен испытывали друг к другу стойкую неприязнь. Достаточно быстро союзное командование решает вообще не использовать корпус на полях битв с красными, отведя его в тыл — для охраны Транссибирской магистрали.
Но и в тылу чехословаки, продолжавшие открыто поддерживать оппозиционных Колчаку эсеров, вызывали явную неприязнь у консервативно настроенных белых офицеров. Так, руководивший войсковой контрразведкой в Енисейской губернии ротмистр Крашенинников с презрением назвал чехословаков «гастролерами революции» в интервью одной из местных газет.
У полуголодных и мерзнущих белогвардейцев чехословаки вызывали ненависть одним своим внешним видом, молодцеватым благодаря обильным «реквизициям» железнодорожных составов. Колчаковский генерал Константин Сахаров впоследствии вспоминал:
— Все чехи были одеты щеголями, — новая форма, сшитая из русских наворованных сукон, форсистые сапоги бураками, иногда лаковые, на руках перчатки. Нельзя не повторить, что многострадальная русская армия в то же время сражалась на Уральском фронте против большевиков и терпела во всем недостаток.
Без славы, но с добычей
Весной 1919 года бойцы корпуса еще продолжали участвовать в антипартизанских операциях белых войск. С 15 мая по 15 июня чехословаки стали деятельными участниками серии наступлений на обширной территории от Маны до современного Рыбинского района (общее руководство осуществлял чех подполковник Прхала), и даже добились ряда тактических успехов. Примечательно, что при взятии деревни Нарва, по свидетельствам очевидцев, именно безымянный чешский капитан не дал белым солдатам расстрелять местных жителей, заподозренных в помощи партизанам.
Однако эта операция стала своего рода «лебединой песней» Чехословацкого корпуса. Его подразделения всё чаще избегали столкновений с партизанами, особенно, если те не вели действий вблизи железной дороги. Падала дисциплина и боевой дух, вовсю процветали мародерство, спекуляция и грабежи. Офицеров «старой закалки», получивших погоны еще в Австро-Венгрии, было немного, а молодые командиры по-видимому не хотели восстановливать порядок среди подчиненных.
В конечном счете, вопрос боеспособности чехословаков упирался в полное отсутствие мотивации участвовать в чужой войне. Оттого их трудно судить за последовавшие за крахом Белого движения в Сибири «подвиги». Это и вывоз эшелонов с награбленным на Дальний Восток, фактическое предательство русских союзников и непосредственную выдачу на расправу самого адмирала Колчака.
В конечном счете, вся «вина» чехословаков сводится к тому, что, оказавшись в охваченной гражданской войной стране, они решили следовать незамысловатой английской пословице: «В Риме веди себя как римлянин». Ну или ее русскому аналогу: «С волками жить — по-волчьи выть».