Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси — пожалуй, один из самых необычных святых Русской Церкви. Решение о его канонизации, принятое на Архиерейском соборе в 1989 году вызвало ошеломляющий эффект даже среди духовенства: для выросших в Советском Союзе людей Патриарх Тихон был, в первую очередь, «реакционером» и «антисоветчиком». Имя этого Первоиерарха агитпроп намеренно ставил в один ряд с генералом Деникиным и адмиралом Колчаком: такой же «контрреволюционер», такой же «враг трудящегося народа».
«Патриархом-людоедом» лицемерно называла его советская пресса в начале 20-х годов — за отказ отдавать властям предметы богослужебной утвари якобы в фонд помощи голодающим Поволжья. И это при том, что Церковь, по благословению Святейшего владыки Тихона, к тому времени уже собрала немалые средства для жертв неурожая и продовольственной политики большевиков (а те, не смущаясь, продолжали экспортировать отобранное у крестьян зерно за рубеж…).
Но и кондовые антикоммунисты к этому Первосвятителю относились и относятся весьма настороженно: Белое движение — не благословил, а советской власти, в конечном счете, — призвал подчиняться… Так кем же был владыка Тихон?
К чекистам — с пряниками и пастилой
Сопоставляя различные воспоминания современников, невольно поражаешься: подлинное благочестие и высота духа у первого за два столетия Патриарха Московского и всея Руси соседствовали с непринужденной простотой, порой приводившей в замешательство излишне церемонных окружающих. «Все хи-хи, ха-ха и гладит кота», — с долей осуждения отзывался о Патриархе Тихоне один из знакомых иерархов. Владыка действительно был увлеченным любителем кошек; ценил театр и охотно читал светскую литературу, что не встречало одобрения у многих в церковной среде.
Но именно это отсутствие «сусальной святости» позволяло святителю находить общий язык с самыми разными людьми. Во время служения в Северной Америке благодаря его мягкой настойчивости проповедника в Православие переходили целые приходы инославных. «Своим» архиерей был впоследствии, уже по возвращении в Россию, и для творческой богемы, и для журналистов. А переезды владыки Тихона с одного места служения на другое оборачивались настоящим горем для многих верующих: люди буквально ложились под рельсы поезда, не желая расставания с любимым архипастырем.
Даже служащие советского Главного политического управления, охранявшие Патриарха во время его неофициального заточения в 1922–1923, относились к узнику с неподдельным уважением. Да и он в них не видел врагов.
«Мы обернулись (патриарх [до этого] никогда не приходил ночью), увидели его. В шелковой рясе, с большим золотым крестом на груди, с тщательно расчесанными серебряными волосами. Он держал деревянный поднос, полный пряников, пастилы, орехов и яблок. Поставил на стол, низко поклонился и поздравил нас с Новым годом. Мы встали и тоже поздравили его, пожелав здоровья и удачи. А потом вскипятили чай, вызвали часового и великолепно втроем отметили Новый год», — вспоминала потом сторожившая его в те дни сотрудница ГПУ.
«Светский», но истовый в служении
Это стало уже избитым местом различных биографий святителя Тихона: в юные годы товарищи по учебе полушутя-полусерьезно называли его «Архиереем» или «Патриархом». Благочестие и образованность будущего святого никогда и никем всерьез не подвергались сомнению, однако, при этом, что-то выделяло его из числа тех, кто избрал своим жизненным путем монашество.
«Во все время академического курса он был светским и ничем особенным не проявлял своих монашеских наклонностей. Его монашество после окончания академии поэтому для многих его товарищей явилось полной неожиданностью», — вспоминал учившийся вместе с будущим Первосвятителем протопресвитер Константин Изразцов.
Но при этом «светский» Патриарх, по данным церковных историков, отличался необычайной истовостью в служении. Только за семь лет своего Предстоятельства 777 раз совершал Божественную литургию! И это в 1917–1925 годах — мрачные дни братоубийственной смуты, обновленческого раскола и воинствующего безбожия.
Вряд ли Владыка Тихон осознанно стремился к тому, чтобы стать Патриархом. Как известно, это судьбоносное решение на Поместном соборе 1917–1918 определил слепой жребий. Слепой, но при этом удивительный в своей прозорливости. Сейчас, спустя многие годы, даже невозможно представить: а смог бы другой архипастырь так бережно сохранить лицо и дух Церкви в те «окаянные дни»?
Ненарушенные принципы и непоруганная святость
Церковь не могла позволить себе сосредоточиться исключительно на внутренней жизни. И пример ей подавал Предстоятель: Патриарх Тихон решительно осуждал Брестский мир, «красный террор» и вооруженное насилие в любых его проявлениях. «Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей земной», — пишет он в воззвании от 1 февраля 1918 года.
Святитель был удивительно последовательным, ставя фундаментальные христианские принципы выше личных убеждений. Он даже на допросах в ГПУ не будет скрывать симпатий к Белому движению, однако во время войны отказывался давать благословение москвичам, собиравшимся бежать на юг страны, чтобы примкнуть к Добровольческой армии, — ведь братоубийственное насилие недопустимо под любыми лозунгами.
Пожалуй, именно Гражданская война раскрыла необычайную гибкость мышления при несокрушимости принципов у Патриарха. Благословляя создание Временных церковных управлений на подконтрольных «белым» правительствам территорий, он был решительным и непримиримым противником раскольников-«живоцерковников».
И даже так называемое «Завещательное послание», опубликованное весной 1925 года через неделю после смерти Святейшего владыки, в газетах «Правда» и «Известия», не смогло сбить с толку верующих. Странный текст, перенасыщенный церковными и советскими канцеляризмами, где слова «Бог» и «Церковь» были написаны со строчных букв, а «советская» и «рабоче-крестьянская» — с прописных, не мог ввести в заблуждение многих сотен и тысяч верующих, любивших своего Первоиерарха…
«Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано „плач, и стон, и горе“, и каковой должен был съесть пророк Иезекииль (Иез 2:10; 3:1). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне Патриаршем служении и особенно в настоящую тяжелую годину!», — именно такими были слова Митрополита Тихона по избрании на Патриарший престол.
Этот удивительный человек как никто другой видел в высшем чине церковного служения не власть, славу или почет, но тяжелую ответственность и глубокую молитву за весь народ. Потому и сегодня Церковь вспоминает его как одного из наиболее величайших русских святых.