Небольшой остров посреди реки в северном крае переполнен ссыльными. У них нет ни необходимых инструментов, ни укрытия от непогоды, ни даже самой простой еды. Достаточно быстро среди них начинаются голод и болезни, потом — убийства, затем — каннибализм. Жестокие охранники только потешаются над несчастными и предлагают им хлеб и махорку в обмен на отнятую друг у друга одежду или выбитые золотые зубы.
Читатель, наверное, подумает, что текст выше — краткий пересказ какого-то низкопробного фильма ужасов. Ко глубокому сожалению — нет. Всё это было в реальности: 86 лет назад, у нас, в Сибири.
Билет для «нежелательных» — в один конец
Остров Назино непросто найти на географической карте. Он расположен на реке Оби, у современной границы Томской области и Ханты-Мансийского автономного округа. Тогда, в 1933 году, этот злополучный кусочек суши административно являлся частью Западно-Сибирского края — упраздненной через несколько лет обширной территориальной единицы РСФСР (примерно соответствовала современным Кемеровской, Томской, Омской, Новосибирской областям вместе с Алтайским краем, Республикой Алтай и Республикой Хакасия). 18 и 26 мая сюда привезли два эшелона «спецпереселенцев», в общей сложности — больше шести тысяч человек.
Кем они были?
Январь-июнь 1933-го в советских мегаполисах прошел под знаком «чистки» от «нежелательных элементов». И у властей вроде как имелись на то объективные причины. Крупнейшие города СССР тогда были перенаселены, имевшегося жилищного фонда с трудом хватало на всех. Среди населения городских окраин — помимо спасавшихся от голода крестьян — без труда можно было найти немало воров, спекулянтов, проституток, беспризорников и попрошаек. Все эти люди — равно как и бывшие «нэпманы», священнослужители, не состоявшие в государственных «творческих союзах» художники, писатели и музыканты — были совершенно лишними для сталинского режима в преддверие курса на форсированную индустриализацию.
Детский рисунок 1920-1930-х годов с изображением «лишенцев»
В духе этой амбициозной политики Москву, Ленинград и Харьков (тогдашнюю столицу Украинской ССР) объявили режимными городами, где нельзя было жить без паспорта, который, в свою очередь, «нежелательным элементам» не полагался (статус «режимных» только до конца 1933 года получат еще 24 советских города). Нарушителям же полагалось принудительное выселение во внесудебном порядке в отдаленные области страны.
Стремление принудительно отправить «деклассированных» жить в регионы малонаселенные, но богатые лесом и полезными ископаемыми, казалось вполне логичным в контексте политики индустриализации. Другое дело, что кампания по «чистке» мегаполисов быстро приняла абсурдный характер. Ведь параллельно другая «чистка» шла в рядах самих правоохранительных органов. Несколько десятков высокопоставленных милиционеров в «режимных городах» лишились своих должностей. А их оставшиеся коллеги заработали с удвоенной энергией: за несколько месяцев московские, харьковские и ленинградские блюстители правопорядка должны были общими усилиями изобличить и выселить 300 тысяч представителей «нежелательных элементов».
Такую задачу им поставили с самых верхних эшелонов власти молодого советского государства. И конвейер заработал: арестовывать стали всех, кому не повезло забыть дома паспорт или оказаться в «режимном» населенном пункте с чужой пропиской. Можно лишь гадать, какую часть из общего числа назинских «спецпереселенцев» составили «случайные» люди: те, кого поймали в крупных городах без паспорта, те, кто бежал в крупные города от катастрофического голода 1932–1933 годов, или те, что оказались не по месту прописки по каким-то иным причинам. Зато точно можно сказать другое — были там и настоящие преступники, отпетые уголовники, что только добавит темных красок на и без того мрачное полотно этой истории…
Ленинградские милиционеры. Конец 1920-х годов.
…Эшелоны со «спецпереселенцами» из Москвы и Ленинграда тронулись на восток в последних числах апреля 1933-го. Путь их растянулся почти на три недели. По пути поезда «принимали» арестованных в других крупных советских городах. В середине мая эшелоны, наконец, прибыли в Томск, а их пассажиров уже баржами отправили на север — к острову Назино.
Одинокий правдоруб из сибирской глубинки
За то, что описываемые трагические события не канули в лету, стоит благодарить местного партийного активиста Василия Арсеньевича Величко.
Его, как инструктора-пропагандиста, на северный остров направило начальство из Нарымского округа (впоследствии упраздненной административной единицы в составе тогдашнего Западно-Сибирского края, чьи границы примерно совпадают с современной Томской областью). По всей видимости, от Величко требовалось затем написать привычно-хвалебную статью о том, как в сибирской глубинке доблестные сотрудники ОГПУ (Объединенного Главного политического управления — ведомства-предшественника НКВД) «перековывают» «деклассированных». Этот жанр, к слову, пользовался особой популярностью в советской публицистике начала тридцатых годов.
В Великую Отечественную В.А. Величко (крайний справа) дослужится до капитана и дойдет до самого Берлина
Однако то, что Величко увидел на острове Назино и в аналогичном соседнем поселке для ссыльных с издевательским названием «Новый путь», едва ли вписывалось в его представления о законности и правопорядке в «первом в мире государстве рабочих и крестьян». Сибирский инструктор-пропагандист постарался предать назинские события максимально возможной по тем временам огласке — направил письма по трем адресам: не только секретарю Нарымского окружкома ВКП(б) К.И. Левицу и первому секретарю Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе, но и самому Иосифу Сталину.
Величко свидетельствовал: уже само этапирование в Сибирь стало жестоким испытанием для большинства ссыльных: «Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей очень многие босые». При этом, на острове их ничего хорошего не ждало: «Не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия, весь хлеб вышел и в баржах, поблизости также продовольствия не оказалось. А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов и следовавшие вместе с эшелонами, были отобраны еще в г. Томске».
Тяжелый путь через почти всю страну стоил жизни нескольким десяткам, если не сотням «спецпереселенцев». Их крайне скудно кормили, им почти не оказывали медицинскую помощь. Утаивших при обысках хоть какие-то ценные вещи «интеллигентов»-горожан нещадно избивали соседи-уголовники, требуя добычу.
Однако всё это в ближайшие дни затмит назинский ад.
«Ел ли я мясо? Нет, только печень»
Прежде всего, шесть тысяч ссыльных в конце мая ждала неласковая сибирская весна. По свидетельствам очевидцев, на Оби в конце того мая всё еще не сошел лед, а на острове не успел растаять снег (правда, Велико в своей записке пишет про «прекрасный солнечный день» высадки заключенных с барж). Никаких построек для «спецпереселенцев» на острове не было. Замершие, отчаявшиеся люди пытались жечь костры, однако это не могло спасти всех. Многие обессилевшие, засыпая, даже падали в них сами, получая тяжелые ожоги. Каждый прошедший день оставлял за собой новую гору трупов.
Еды в первые дни несчастным не давали никакой. Лишь спустя четверо или пятеро суток им — словно в издевку — привезли муку, которую насыпали прямо в руки или головные уборы узников. Многие обезумевшие от голода пытались есть ее в сыром виде и гибли от удушья. Редкие раздачи такого «продовольствия» сопровождались давками и драками; конвоиры систематически открывали огонь по бесновавшейся толпе. Люди продолжали гибнуть…
Установка поклонного креста на острове Назино. 1990 год. Источник: memorials.tomsk.ru
Наиболее «приспособленными» к этому аду на земле оказались уголовники. Они продолжили делать то, чем занимались еще в пути. Только теперь они не только отбирали у обессиливших товарищей по несчастью понравившиеся вещи, но и выбивали у них золотые зубы и коронки. «Трофеи» уголовники обменивали охранникам. Величко свидетельствует, что на этой дьявольской «бирже» установились свои твердые «котировки». Так, за один зуб можно было получить спичечный коробок или газетные листы — для самокруток. А за два зуба или отобранное у предыдущего владельца сравнительно новое пальто (либо другой предмет одежды) — уже целую пачку махорки или даже полбулки хлеба.
Вслед за голодом и «охотой» за владельцами золотых зубов на Назино начался и каннибализм. Служивший на острове охранником Андрей Карагодин спустя годы по памяти запишет, в частности, рассказ некого уголовника по фамилии Углов.
«Ел ли я человеческое мясо? Нет, только сердце и печенку. Как я это делал? Очень просто. Как шашлык делают. Из ивовых прутиков делал шампурчики, нарезал кусочками, нанизывал на шампурчики, поджаривал на костерке. Я выбирал таких, которые уже не живые, но еще и не мертвые. Видно же, что доходит, через день-два все равно дуба даст. Так ему ж легче умереть будет…».
Спустя эти несколько дней «спецпереселенцев» начали отправлять на «участки» — места, отведенные под поселки. «Здесь впервые начали выпекать хлеб в наспех сооруженной одной пекарне на все пять участков. <…>. Жизнь начала входить в свое русло; появился труд», — в своей докладной записке Величко вроде и пытается примирительно сгладить углы, но тут же наступает на горло собственной песне: «Истощение людей шло своим порядком. <…>. Расстройство организмов оказалось настолько большим, что люди, съедая по 750–1000 грамм хлеба, продолжали заболевать, умирать, есть мох, листья, траву и пр».
С «участков», в отличие от острова, теоретически бежать было можно. Вот только идти было некуда. Беглецы либо попадались местным жителям, немедленно сдававшим их милиции, либо тонули в бескрайних северных болотах, либо погибали в лесах от голода и лишений.
До конца августа 1933-го смогли дожить лишь около двух тысяч узников Назино (2200 — в записке Величко, 1856 — в воспоминаниях Карагодина). И это при том, что к изначальным шести тысячам «спецпереселенцев» в начале лета добавили еще от 500 до 700 — из других комендатур.
Вышел за папиросами — оказался на «острове смерти»
Новые партии ссыльных продолжили прибывать на север Нарымского округа и в июле. Всё тот же Василий Величко даже смог пообщаться с некоторыми из них, записав их настолько трагические, настолько и абсурдные истории. В какой-то степени, они проливают свет и на личности тех, кто погиб на «острове смерти» несколькими неделями раньше.
…Москвич Владимир Новожилов трудился шофером на заводе «Компрессор». Считался передовиком производства, трижды был награжден премиями от начальства. Одним весенним вечером 1933-го он собрался с супругой сходить в кино. Пока та приводила себя в порядок, Владимир решил сбегать до ларька — купить папирос.
Это пустяковое решение, как выяснится, перечеркнет Новожилову всю жизнь. Ему не повезло попасть под милицейскую облаву, а паспорта с собой у шофера не оказалось…
…Муромчанка Мария Гусева работала на местном вокзале, причем занимала солидную должность — главного кондуктора. Роковым для женщины стало желание порадовать супруга — местного партийного деятеля — новым костюмом.
За подарком Гусева поехала в Москву. В большом незнакомом городе она заплутала, решила обратиться за помощью к прохожему милиционеру. А тот, не найдя у муромчанки спасительной столичной прописки, немедленно ее арестовал…
…Рабочий Виктор Войкин из подмосковного Серпухова слыл комсомольским активистом, общественником. Очень любил футбол. В Москву он как раз и приехал на матч со столичным любительским коллективом, специально оставив паспорт дома — боялся стать жертвой воров-карманников. Сразу после игры Войкин попал под облаву…
Среди их товарищей по несчастью были и те, что столкнулись с еще более мрачной иронией судьбы. Например, у воронежской колхозницы Марии Виноградовой родной брат сам служил в московской милиции, причем — с ее слов — даже начальником одного из отделений, однако и такое родство девушку от ареста и депортации не спасло. А плотник из Сочи Арсентий Фролов мог похвастаться членством еще в дореволюционной РСДРП(б) — но и это ничем не помогло при облаве на одном из столичных вокзалов.
Нарымский край. Группа ссыльных 1930 гг.
Многие из этих людей в подтверждение своих слов показывали чудом сохраненные паспорта с «неправильной» пропиской, партийные или комсомольские билеты, заводские пропуска и т.д. Похожие истории спустя полвека будут пересказывать исследователям и местные жители.
«В бане находилось четыре человека (судя по всему, сбежавшие с одного из «участков», — М.Р), которых должны были увезти на пристань, чтобы куда-то отправить. Нам удалось коротко поговорить с ними.
«За что вы попали сюда?» — спросили мы первого. Он ответил: «А не за что. Был студентом в Москве. На выходных пошел в гости к тете – москвичке. Дошел до ее двери, стучался, но тетка не успела открыть дверь, потому что меня тут же схватили. Я был арестован как не имеющий при себе паспорта», — поделится уже в 1980-х старожил Феофила Былина.
Анатомия трагедии
Почему же назинский кошмар вообще оказался возможен?
Прежде всего, разгадка таится в гиперцентрализованности советской системы. Конкретный управленческий орган принимал решение, и нижестоящим инстанциям оставалось только «брать под козырек», даже если они не имели ресурсов для его претворения в жизнь. Так было и в случае со «спецпереселенцами» весной 1933-го; Западно-Сибирский край для их приема очевидно выбрали в Москве, не очень-то интересуясь тем, а есть ли в Сибири условия для встречи нескольких тысяч ссыльных.
Известно, что против неумеренной высылки в Западную Сибирь выступал лично фактический глава края Роберт Эйхе. «Это предложение совершенно нереально, объяснимо только тем, что товарищи, составляющие намётку плана, не знакомы с условиями севера. Какие бы материальные ресурсы в помощь краю центр ни выделил, это количество людей завезти, расселить, создать минимальные условия для зимовки за лето 1933 г. не можем», — писал он 7 февраля 1933 года Сталину.
Эйхе совсем не был диссидентом-гуманистом; в историю этот партийный деятель вошел как один из вдохновителей «раскулачивания» и массовых политических репрессий (в 1940 году их жертвой падет и сам Роберт Индрикович). И к вопросу о ссыльных Эйхе подходил сугубо с практической точки зрения: на подвластной ему территории попросту не было приемлемых условий для использования такого «материала». В конце концов, Эйхе не мог не знать о нескольких аналогичных случаях меньшего масштаба 1931–1932 гг, когда из-за отвратительного обеспечения едой, одеждой и медикаментами в Западной Сибири уже погибли несколько сот ссыльных.
Оригинал первой страницы той самой докладной записки В.А. Величко
Известно и то, что совсем без энтузиазма новость о скором прибытии двух эшелонов «деклассированных» встретили непосредственно в Александро–Ваховской участковой комендатуре ОГПУ (ее личный состав и будет нести охрану ссыльных на Назино). Начальник комендатуры Цепков, со слов вышеупомянутого Карагодина, даже писал «наверх» об отсутствии материальных условий для приема столь большого количества людей. Слушать его, разумеется, не стали.
Разумеется, что эти объективные причины не оправдывают поведения самих сотрудников ОГПУ на острове. Величко в своем рапорте пофамльно перечислил тех, кто избивал ссыльных, вымогал у них вещи, расстреливал и топил в Оби за малейшие провинности. Достоверность приведенных им фактов осенью 1933-го подтвердит специальная партийная комиссия. Целый ряд высокопоставленных сотрудников ОГПУ даже исключат из партии и отдадут под суд. К суду по Александро-Ваховской комендатуре привлекут 84 человека из числа как ссыльных, так и сотрудников. 34 из них (23 охранников и 11 бывших узников, пойманных на людоедстве) приговорят к расстрелу.
Однако никого из высланных в Сибирь во внесудебном порядке домой не вернут. Сами материалы расследований засекретят, а немногие свидетели этих страшных событий (в том числе и каким-то чудом переживший сталинские репрессии правдоруб Величко) предпочтут молчать. Только местные жители вполголоса будут рассказывать детям мрачные предания об «острове людоедов», находя на нем человеческие кости и спустя многие годы.
Вновь о Назинской трагедии заговорят только перед самым распадом Советского Союза — в 1980-х годах.
