Термином «древнерусская культура» принято определять этап исторического и культурного развития Русского государства XI—XV столетий. В этот период складывается государственность, общерусский язык и письменность, вырабатываются нравственные, эстетические, а также духовные ориентиры, формируется сам национальный тип русского человека. Влияние этой культуры огромно и до сих пор; она выпрямляет и направляет исторические пути страны в периоды её заблуждений. И если говорить о путях и судьбах икон как в огромной Сибири, на Урале, так и в самой России от второй половины XVII до начала XX века, то надо заметить, что коллекция Томского областного художественного музея во многом отражает схожее бытование образов, хотя музей пока не обладает иконописными памятниками, современными самым ранним этапам освоения и обживания «далёкой заочной украйной отчины» (представленными в других собраниях Томска), которые смогли бы послужить иллюстрациями самобытной книги начала сибирского иконописания.
Ядром собрания икон Томского художественного музея явилась коллекция, переданная при его образовании в 1982 году из музея краеведческого. Любопытна сама история возникновения исследовательской краеведческой мысли в Томской губернии.
Во второй половине XIX столетия в Сибири резко возрос живой интерес к родному краю. Первые краеведческие объединения в Томске, включавшие ряд неожиданных исследователей, от князя Н. А. Кострова до священника Вакха Гурьева, складываются в 1860-е годы вокруг газет «Томские губернские ведомости» (выходила с июня 1857) и «Томские епархиальные ведомости» (с июля 1880). Местные краеведы первыми заговорили о необходимости изучения и сохранения томских древностей. Епископ Томский и Семипалатинский Исаакий, выражая особенное беспокойство об иконах и рукописных документах, говорил на епархиальном съезде в январе 1888 года: «Просвещённые русские люди давно озабочены изысканием памятников отечественной старины, в том числе и старины церковной в видах изучения таковых и сохранения для потомства. Сочувствуя этой доброй цели и принимая во внимание, что и наш сибирский край, несомненно, имеет свои церковные древности, так как он вошёл в состав русского государства более 300 лет тому назад, а с появлением в Сибири русских людей сразу же, как известно, стали устрояться здесь храмы Божии и монастыри, томское епархиальное начальство признало благовременным принять со своей стороны меры к приведению в известность имеющихся в Томской епархии древностей и предположило образовать в епархиальных ведомостях особый отдел с тем, чтобы в этом отделе печатать сведения о церквах, монастырях, церковных и богослужебных принадлежностях, о честных иконах, грамотах, актах и вообще обо всём, что дорого по своей древности» [1]. Епархиальные депутаты постановили «обязать через о.о. благочинных причты всех церквей, располагающих историческим материалом XVII и XVIII веков, составить опись древностей для представления епархиальному начальству» [2].
С благородными целями исследования и сохранения церковных и исторических памятников в Томске к 1914 году создаётся Историко-археологическое общество, включающее в себя выдающихся архитекторов (А. Д. Крячков), профессоров (ректор технологического института Н. И. Карташов), писателей, художников и краеведов (Г. Н. Потанин, М. М. Поляков, А. В. Анохин). В ноябре 1917-го Общество обращается к сельским жителям и священникам с просьбой «принять меры к сохранению памятников церковной старины» и присылать в столицу губернии древние иконы и предметы церковной утвари [3]. Дальнейшей деятельности Историко-археологического общества помешал революционный переворот.
В феврале 1920 года решением комиссии в Архиерейском доме был открыт «Музей старины и революции», названный вскоре «Губмузей», а с 1922 — «Томский краевой музей», куда попадают иконы из личных собраний томичей, в том числе — самих участников Историко-археологического общества. Так, за один только 1924 год в губернский (затем краевой) музей поступает ряд «произведений древнерусского искусства», «восемь икон старинного письма» из коллекции известного томского художника М. М. Полякова [4].
Но «базовое» поступление иконописных памятников происходит в 1920—1930-е годы, когда при энергичном участии «власти советов» и по её прямой указке началось поголовное истребление древних образов из сорока православных храмов Томска, что активно закрывались и «ликвидировались» в то время. Подавляющее большинство томских православных церквей было даже не «отдано народу», не переделано под «хознужды», а просто разрушено до основания. В отличие от других городов Сибири и России, Томску, что с XIX столетия именовался «Сибирскими Афинами», не удалось сохранить не только ни одного цельного иконостаса, но даже иконостасного ряда, даже двух икон одного ряда! С января 1943-го по январь 1992-го почти полумиллионный город вместе с близлежащими посёлками обходился всего двумя действующими храмами, оснащёнными образами, собранными в разных местах. Подводы, тяжело гружёные большими иконами, одна за другой по ночам ползли в лес, подальше от людских глаз, от деревень и хуторов, где в условленных местах сжигался страшный для новой идеологии груз святынь, сотни лет хранивших тепло человеческих рук и губ, созданных, чтобы напоминать о связи с Небом. После объявления «пятилетки безбожия» осмелевшее томское начальство принимается использовать «доски по прямому назначению» — деревянные иконы постилали на мостовые. Ликами вверх [5].
Иконы, прибывавшие в краеведческий музей в 1920—1950-е годы, почти не фиксировались в книгах учёта. Непостоянный, разорванный на политические периоды характер поступления образов способствовал тому, что они теряли всю информацию — и о принадлежности художественному центру, и о первоначальном месте бытования, заказчиках и владельцах. Тем сложнее оказалась задача восстановления (на базе музейного собрания) основных черт картины томского иконописания за несколько столетий.
Но если попытаться внимательно всмотреться в историю края, становится очевидным, что местные бытописатели и «самовидцы» в течение веков всегда находили в ней место для представления больших и цельных кусков церковной жизни или хотя бы для краткого упоминания об иконах и храмах.
Население Западной Сибири всегда было неоднородным, ибо составлялось из нескольких главных и огромного количества мелких, практически повседневных миграционных потоков. Переезжающие на «новое жительство» старались привезти почитаемые в семье, передаваемые из рода в род духовные святыни — книги и иконы. «Переселенцы, пришедшие в Сибирь из России, приносили с собой списки с икон чудотворных, находящихся в городах или сёлах прежнего их местопребывания, и строили во имя их часовни и церкви» [6].
На Томской земле сохранилось немного образов XVII века, особенно раннего, поэтому составить представление об истории появления икон, о зарождении иконописания Западной Сибири помогают архивные документы, современные тем или иным событиям, тому же служат и публикации девятнадцатого столетия.
Построение храмов в Сибири, самое освоение этой первозданной могучей земли всегда считалось делом государственным. Именно поэтому московские государи «саморучно» присылали образа в деревянные церкви юных сибирских городов-крепостей — Тюмени, Сургута, Туринска, Верхотурья и, конечно, столицы Сибири, столицы огромной Сибирской епархии — Тобольска. Не подлежит сомнению, что и в Томск, вслед за «образом Святой Живоначальной Троицы», даром Бориса Годунова, первые иконы были доставлены из Москвы [7]. Принимая в русское подданство местного князя Таяна во главе эуштинских татар, что издавна селились по реке Томи, Борис Годунов отправил с ними в Сибирь казаков и стрельцов. Царь повелел: «…испрося у Бога милости, город поставити… а в городе том — храм во имя Живоначальныя Троицы, да приделы страстотерпец Христовых — Бориса и Глеба, и другой — Фёдора Стратилата» [8]. Большой образ Троицы, доставленный из Москвы, был помещён в первую городскую Троицкую церковь, затем в Благовещенский собор [9], в описи которого, датированной 1934 годом, встречаем последнее упоминание о почитаемой иконе, пожалованной Годуновым [10].
Понимая исключительную важность иконного образа не только для литургической жизни Церкви, но и для религиозно-нравственного воспитания человека, русские цари исстари отправляли в обустраивавшиеся сибирские города ещё и материалы для иконописного дела. Если учесть, что первым строением каждого сибирского острога (крепости) непременно оказывался храм, который без икон освятить нельзя, а провезти за тысячи вёрст по сибирским рекам и бездорожью глухого таёжного бурелома не десятки, а сотни больших храмовых
икон просто невозможно, остаётся предположить, что «святые образа» стали писать здесь почти сразу после водворения казаков и стрельцов, а необходимые для работы материалы заказывали в Москве.
В Томской Богоявленской церкви до разорения революционных лет помещалась одна из «древнейших» томских икон — «Богоматерь Владимирская», названная «московской» в сохранившемся описании (ныне утрачена) [11]. Средник образа заключал изображение самой Богоматери, в верхних углах — Архангелы Михаил и Гавриил, в нижних — святые Иоаким и Анна. По нижнему полю следовала надпись: «7142 л. (1634 год. — И. Е.) 7 октября поставил Пречистую Богородицу Владимирскую в церковь Богоявления Господня Томского города служилый человек Еким Захаров, сын Рыболов». Книга Расходов по Томскому городу и острогам Томского разряда за 7137—7140 годы (1628—1632) включает поимённый список служилых людей. Среди «пеших казаков», получивших денежное жалованье, значится и «Екимко Захарев сын Рыболов». Позднейший «Разборный список» 1681 года, содержащий дополнительные сведения о первостроителях, «каких отцов дети, и которых городов уроженцы, и сколько лет служат, и при каких воеводах, в которых годех в службу написаны и вёрстаны», сообщает место рождения Иоакима Рыболова: «Екимко Захаров сын Рыболов-Каргополец» [12]. Именно оттуда, из северных Новгородских и Архангельских земель, с Каргополья и Вологодчины наплескали волны сурового «житейского моря-океана» стойкое племя основателей и первых поселенцев сибирских городов. Заказ Екима Рыболова мог исполнить иконник в Москве, где тот, вероятно, поначалу служил, в крайнем случае, художник, приехавший оттуда.
В начале XVII века иконописное искусство ещё не было затронуто преобразованиями Нового времени, которые изменят и определённым образом исказят характер русского образа. Одна из драгоценных икон нашей коллекции «Богоматерь Одигитрия» явно была написанa во второй половине XVI века в одной из столичных мастерских с соблюдением всех древних канонов. Лаконичная композиция, чёткий и плавный абрис выразительных фигур, ясные лики, созданные когда-то прозрачной охрой, вызывают в памяти образы Пречистой кисти Строгановских иконников.
Несколько раз с начала XVII века из северных поморских городов «сходили» в Сибирь крестьяне «от бедности и недороду» [13]. Выходцы из Вятки, Усолья, Соли Вычегодской охотно селились по берегам рек Томи и Оби. Из Вологды и Устюга в Западную Сибирь не раз отправлялись священники с семействами. Привезённые оттуда иконописные образы, различные варианты «северных писем», с их лаконичной упрощённой композицией, неярким и сдержанным, часто монохромным колоритом, с несколько тяжеловесными фигурами, твёрдо стоящими на земле, не могли не оказать влияния на складывающийся художественный язык сибирской иконы. Иконное пространство объединяет двух совершенно разных святых: преподобного Алексея Человека Божия (IV—V вв.), что неузнанным подвизался в родительском доме в посте и молитве, и игумена Троицкого монастыря на реке Свири Александра Свирского (XV—XVI вв.), единственного из русских святых, удостоившегося видеть Святую Троицу. Образ, созданный мастерами Русского Севера, отличает особая внутренняя энергия, сказочность трактовки сюжета, свойственная народным художникам, простые обобщённые формы чуть коренастых фигур святых, прочно стоящих на земле, а не парящих над ней. Энергичные чёткие контуры силуэтов, достаточно сдержанная живопись и замысловатые, весёлого рисунка травки придают произведению неповторимое, какое-то детское обаяние.
Первым архипастырем Сибирской и Тобольской епархии, куда входил в то время Томский край, в 1621 году становится бывший архимандрит Новгородского Спасо-Хутынского монастыря Киприан (Старорусенин, 1621—1624), составивший первую Сибирскую летопись. Киприан, как и все граждане «вольного города», более всех иконописных образов почитал главную святыню Новгорода — икону Богоматери «Знамение». Он-то и привёз в Тобольск списки чудотворной, быстро распространившиеся по многим городам огромной Сибирской
епархии, — от Урала до Камчатки, от Ледовитого океана до Амура. Икона Богоматери «Знамение» становится образцом для подражания и пользуется особым почитанием томичей, располагаясь на центральной башне градской крепости. Вплоть до революционных событий в городах и сёлах Западной Сибири, в частности, в Томске, сохранялся обычай (более всего у купцов) «прилаживать» иконы прямо над воротами жилых домов, лавок и присутственных мест. В годы правления Киприана в Тобольске, Тюмени и других городах Сибирской епархии возводятся многочисленные храмы или хотя бы пристраиваются приделы во имя чудотворного образа Божией Матери «Знамение». Среди икон томского собрания, отмеченных явным новгородским влиянием, следует назвать «Богоматерь Знамение» второй половины XVII века. Выражение открытости смягчает строгий и торжественный строй лика Богоматери, сообщая ему оттенок задушевного внимания. За исключением фигур на полях, образ почти буквально повторяет целый ряд черт знаменитого новгородского прототипа: это и положение фигуры Марии в пространстве средника, и жест Её рук, и форма мафория. Младенец с угловато-острыми от жёстких белильных линий чертами, с единой линией плотно сжатых уст показан чересчур взрослыми, даже суровым — такая трактовка лика выявляет связь памятника с художественной традицией древнего Новгорода.
Архиепископ Киприан, как и последующие сибирские архиереи XVII столетия, многие из которых назначались из Новгорода, привёз с собой штат священников и иконописцев, в частности, новгородского иконника Матвея (Матфея) Мартынова, ставшего впоследствии протодьяконом Тобольского собора. В 1637 году протодьякон Матвей написал знаменитую икону Богоматери «Знамение» (Абалакской), по благословению епископа Сибирского и Тобольского Нектария (Телятин, 1635—1640) [14]. «Божия Матерь на Абалацкой иконе изображается точно так же, как и на Новгородской Знаменской, а именно: с воздетыми к небесам дланями и с Предвечным, но ещё не родившимся, а только воплотившимся и находившимся во утробе Богоматерней Младенцем; с тем, впрочем, отличием, что на Абалацкой иконе по сторонам Приснодевы изображаются ещё предстоящими на правой — святитель и чудотворец Мирликийский Николай, а на левой — преподобная Мария Египетская, которых на Новгородской Знаменской нет» [15].
Одна из поздних икон Богоматери Абалакской, написанная маслом во второй половине XIX века, пребывает в экспозиции Томского художественного музея. Этот образ, созданный по правилам светского академического искусства XIX века, сохраняет лишь композицию оригинала, сочетая психологическую глубину и индивидуальность живописных портретов своего времени с красочной фактурой ярких узорных одеяний. Икона украшена своеобразным подобием дорогой ризы в виде писаных по золоту, богато орнаментированных и обильно расцвеченных фонов и полей.
В 1638 году при Тобольском архиерейском доме открывается собственная иконописная мастерская, явно бывшая первой в Сибири. Томская епархиальная газета, характеризуя период становления местного иконописания, давала на своих страницах высокую оценку трудам первых местных архиереев: «Тобольские архипастыри ревностно заботились о том, чтобы снабдить новостроящиеся церкви своей епархии святыми иконами более благочинного письма, чем иконы известного суздальского изделия, которые привозились в Сибирь «почти обозами» (выделено мною. — И. Е.). С этой целью они выписывали из России и привозили с собой опытных и надёжных иконописцев, содержали их за свой счёт при архиерейском доме, здесь и заставляли их писать иконы под надзором своих особых закащиков» [16]. «Повелось издревле, что жители южной Руси, а следом за ними и летописцы все залесские — от Оки и до самой Волги — звали Суждальскими (суздальскими) и народ, живший по тем городам и весям, именовали суждальцами» [17]. Документы сообщают, что с сороковых годов XVII столетия сначала сами иконники-крестьяне, а позже оборотистые торговцы привозят в Сибирь разные иконы «владимиро-суздальских земель» — год от года всё больше и больше.
«Троице-Сергиева лавра, начиная с половины XVIII столетия и почти до настоящего времени ежегодно в благословение богомольцам заказывает у холуйских иконописцев от двух до семи тысяч образов Видения Божией Матери преподобному Сергию» [18]. Усиливающееся эстетическое начало не могло не сказаться на художественной стороне образа. Тезис Иосифа Владимирова «писать, как в жизни бывает» и дальнейшая последовательная ориентация на западные образцы (конец XVII—XVIII столетия) повлекли за собой изменение всего строя «древлего иконного письма» не только в столице, но и в провинции.
Целый ряд художественных особенностей сближает икону Томского музейного собрания «Богоматерь Владимирская» с кругом произведений мастеров Оружейной палаты Московского Кремля, главной художественной школы столицы: это и утончённо-изысканная трактовка облика Марии, и объёмная моделировка светящегося личного письма, и яркие, обильно декорированные золотом одежды.
Первые иконописные образы, созданные в традициях известных древнерусских художественных центров или прибывшие в Западную Сибирь прямо оттуда, пользуются здесь искренним, глубоким почитанием и нередко прославляются чудотворениями, чему немало способствует вера местных жителей, выстраданная зачастую на последней грани жизненного отчаяния, в невероятно тяжёлых, буквально первопроходческих условиях. Памятники со сложившимися, узнаваемыми чертами московской, новгородской, ярославской школы, строгановских и северных писем, Московской Оружейной палаты оказывают последовательное мощное влияние на становление сибирской иконописи и в значительной степени определяя её дальнейшую стилистическую и сюжетную линию, долгое время служат художественными образцами для местных мастеров.
Семнадцатое столетие ознаменовано завершением централизации государства и воссоединением Украины и России (1654). Выходцы из Малороссии (к концу XVII — началу XVIII века) занимают всё более серьёзные позиции в культурной, политической и духовной жизни России. Особенно активной оказалась деятельность выпускников и преподавателей Киево-Могилянской Духовной академии [19].
Стиль, называемый «украинское барокко», оказал существенное влияние на сложение так называемого «сибирского барокко» как в храмовом строительстве, так и в иконописи. «Философская система барокко, построенная на основе идей гуманизма и просвещения, согласно которым человек провозглашался венцом природы, а представление о всесовершенном Боге было поколеблено, нашла в Сибири благодатную почву. Сибиряк, покоривший огромные пространства, почувствовавший свою силу и мощь, легко поддался соблазну ощущать себя близким к Богу» [20]. В 1930-е годы в коллекцию музея попало несколько икон конца XVIII века, явно происходящих из одного храма. Стилевые особенности типично малороссийского письма, в частности, овальные лики с дугообразными бровями, с яркими полными устами на иконе Богоматери «Одигитрия», сильно разбелённые, без движков верхние слои личного, сама грубоватая манера наложения красок и, наконец, яркие гирлянды из розочек и мальвы выдают руку, мироощущение и простонародный вкус украинского мастера-«богомаза», оказавшегося в далёкой Сибири.
В собрании Томского художественного музея есть несколько иконописных памятников, особенности художественного языка которых соответствуют периоду времени культурной переориентации тобольских церковных властей (как и Синода, созданного Петром), взявших за образец в основном западные (живописные и графические), едва ли не светские по духу произведения. Как в столице, так и в провинции, они определённым образом меняли ценностные установки иконника-творца и самую суть православной иконы — из окна в Горнее образ превращался в декларирование земных и чувственных красот. Характерной в этом отношении является живописная икона «Благовещение Пресвятой Богородицы» второй половины XVIII века, композиция которой проникнута характерной постановочной театральностью стиля барокко, а фигуры и жесты персонажей, их движения, исполненные
пафоса, даются в сложном ракурсе. Влияние западного искусства усматривается и в барочной трактовке интерьера, и в светотеневой моделировке ликов и одежды.
На протяжении всего XIX столетия русское иконописное дело испытывает сильное влияние академической живописи. Характерным образцом «провинциального академизма» в томской иконописи оказывается написанный в конце XIX века художником П. Я. Щербаковым образ Покрова Богоматери, которому присущи симметричность композиции, крепкий рисунок и определённая пестрота цвета. Профессионал Щербаков заявлял в 1890-е годы в целом ряде томских газет рекламу своей мастерской: «…официально исполняю работы церковные, исторические… картины стенописные, иконописные… реставрирую древние иконы, художественные картины».
Документы сохранили ряд имён художников-иконописцев, работавших в Томском краю с середины XVII до начала XX столетия, принадлежащих разным социальным слоям и имеющих самые, казалось бы, неподходящие профессии. Этим и обусловлен разный уровень созданных в Сибири памятников (из малого числа сохранившихся): от художественно-совершенного до примитивного. Более изученные и известные в сибирской культуре книги церковных расходов Томского Богородице-Алексеевского мужского монастыря XVII—XIX столетий обладают многочисленными списками имён томских иконников столь же неожиданных профессий и сословий, среди которых — священники, дворяне, купцы, солдаты, мещане, крестьяне и, наконец, профессиональные художники. Судя по документам, с начала XVII века (и в последующие столетия) к иконописанию в Сибири часто привлекались служилые люди. В то же время известно, что мастера-иконники и сами «для прокорма» расписывали (иногда просто красили и поновляли) не одни храмы, но и городские здания, изготовляли рисунки военной формы и снаряжения, или «муниции», а также наиболее важные военные и гражданские планы и чертежи. Ту же картину описывает в своём труде Д. А. Ровинский, утверждающий, что в XVII веке городовые иконописцы «не составляли особого сословия. В числе их мы встречаем садовников, огородников, ямских бобылей, крестьян, пушкарей и так далее. Многие из иконников принадлежали к духовному званию. Иногда иконописцы («государевы») занимались составлением чертежей городов, рисунков для гравирования, разными работами на денежном дворе, а на кормовом дворе «доски прянишные писали и столы травами писали же, решётки и шесты писали», а также прорезные доски (для царевича), болванцы, трубы, печи и т. д.» [21].
Как по всей России в конце XIX — начале XX века, в Томске открываются многочисленные иконописные мастерские-магазины: художественное «Товарищество Карих и К-о», «Мастерская живописца Сафонова», «Мастерская С. Е. Васильева и сына А. С. Васильева». В этих заведениях изготовляли всевозможные киоты, простые металлические, серебряные золочёные и даже золотые ризы, реставрировали «старую храмовую живопись» и старые иконы, писали новые иконы по цветному и по золотому чеканному фону, а также на полотне, «ковали кресты из железа и золотили их в гульфарбу и мордан» [22].
Для старообрядческих скитов разного согласия, несчитанные сотни которых надёжно укрылись за немыслимыми рубежами томской тайги, образа часто писали в сёлах Владимирской губернии (в основном во Мстёре), там же выполняли заказы для семей городских кержаков, что на особицу селились в Сибири; все эти иконы выделяются строгим следованием канону и чётким двуперстием благословляющей длани Христа, Николы Чудотворца, «Пророка Божия Илии». Безусловно, художники и ремесленники многочисленных мастерских Мстёры, Холуя, Палеха и других окрестных слобод и сёл трудились не только для старообрядцев: «…лавочники сибирских городов и проезжие коробочники, известные в Сибири под именем «вязниковцев», и прежде привозили, и ныне привозят в Сибирь иконы так называемых московского и суздальского изделий не только возами, но почти обозами, не только десятками, но сотнями и более, и они все расходились и расходятся без остатка» [23].
Не однажды сибирским архипастырям приходилось применять самые жёсткие меры, чтоб не позволить хождения в народе образов «неподобающего письма» или вовсе «плохописных», искажающих и профанирующих суть «священных предметов»: «Раз преосвященный Афанасий (Соколов, епископ Томский и Енисейский, 1841—1854), наслышавшись о безобразии продаваемых в епархии икон, приказал освидетельствовать привезённые вязниковцами в большом количестве иконы, и оказалось, что только самое небольшое из них число можнобыло дозволить пустить в продажу» [24].
Если следовать даже тем редким и кратким отчётам о своём товаре, написанным «пойманными суздалами», или запискам сибирских сельских священников об иконах, принесённых с Владимирщины, получается, что география каждой группы и каждого торговца иконными образами была очень обширной. Часто привоз больших партий (до нескольких тысяч) приурочивался к местным ярмаркам или походам на богомолье к чудотворной святыне. (Только городские крестные ходы с чудотворными иконами Томска вплоть до семнадцатого года собирали по пятьдесят тысяч и более человек.) Многочисленные находки одинаковых по стилю и форме памятников, в том числе небольших подокладных образков, в самых разных пунктах бывшей Томской губернии (та же картина по всей Сибири, на Урале, в Центральной России) могут подтвердить кажущиеся огромными цифры привоза икон, означенные в архивных бумагах. На протяжении всего девятнадцатого столетия во владимирских сёлах процветало как иконное дело, так и торговля: «Другими словами, офени проникали всюду, поэтому плотность пространства, на котором можно обнаружить суздальские иконы-«краснушки», вряд ли сравнима со степенью распространённости икон каких-либо иных иконописных центров» [25]. К сожалению, не все исследователи сибирской иконы учитывают факты столь широкого хождения образов владимирского письма и относят их к тем или иным группам выявленных ими памятников, ошибочно принимая их за местные. Кроме того, до недавнего времени практически не существовало трудов с фотографиями-примерами «суздальских народных икон». Множество «крестьянских краснушек», чохом называемых по месту обнаружения то «кузнецкими», «сузунскими» или «атайскими», то «курганскими», «тюменскими» или «шадринскими», часто приписываемые «неизвестному сибирскому художнику», на деле принесены в разные регионы Сибири «офенями-суздалами».
Предельная минимализация техники и красок, присущая традиционной владимирской «краснушке» и подфолежной иконе, не являются ни главной, ни составляющей чертой подлинной народной иконописи, называемой ещё «наивной», напротив, это свидетельство высокой технологичности иконного производства вследствие всё возрастающей конкуренции на рынке. Непременное разделение трудa при изготовлении подобных образов диктовалось невероятной скоростью иконописания, поставленного на поток. Ценообразование обусловливалось этой скоростью, напрямую связанной с ремесленным мастерством участников процесса. Таким образом, расхожая икона — и «краснушка», и подфолежная — это икона профессиональная, чего нельзя сказать о «наивных» образах.
Крестьянская реформа 1861 года, проведение Сибирской железной дороги, а позже — столыпинская аграрная реформа повлекли за собой невиданный экономический подъём Томской губернии, связанный с обильным притоком свежей силы.
Особенно же многочисленные волны переселенцев-беженцев из юго-западных районов России, из Малороссии и Белоруссии устремились на сибирские просторы после революции 1917 года; в период коллективизации Томский край становится одним из главных центров, куда отправляют «раскулаченных» из всех районов страны. Эти десятилетия собирают в Западной Сибири иконы и книги со всех концов православного мира.
Иконопись Западной Сибири, развивающаяся в русле общего процесса иконописания России, с одной стороны, с другой — вынужденная отзываться на неотступные требования прекрасной и суровой, правдивой, внезапной и снежной «дикой стороны», ставшей домом для русских поселенцев, начавшая возрастать и крепнуть со становлением «сибирского характера» получает собственную неповторимую историю и судьбу, подробное изложение которой с поступательным изучением, с привлечением накопленных комплексов устных сведений, неизвестных ранее документов библиотек и архивохранилищ, а также обнаруженных за последнее время «древних образов», ещё только предстоит.
Примечания
1. Томские епархиальные ведомости. 1888. № 12. С. 9 — 12.
2. Там же.
3. Томские епархиальные ведомости. 1917. № 23. С. 388.
4. ТОКМ. Оп. 1. Д. 8. Л. 36—36 об.
5. Здесь и далее во многих местах текста используются воспоминания томских очевидцев.
6. Абрамов Н. А. Город Тюмень. Тюмень, 1998. С. 50.
7. Первой иконой Томска стал «образ Святой Живоначальной Троицы», присланный, по древней традиции, на основание Томской крепости и города Государем Борисом Годуновым в 1604 году.
8. Архив АН. Ф. 21. Оп. 4. № 19. Грам. № 51. Копия в ТОКМ.
9. Беликов Д. Н. Старинный Свято-Троицкий собор в Томске. Томск, 1900. С. 21.
10. «Икона Святой Троицы — дар Бориса Годунова в киоте под стеклом и в серебряной ризе 84 пробы. Невешана. По приблизительному определению представителя Горсина около 3 кг. Серебро сдано. …размер 3/4 х 1/2 м». ГАТО, Ф. Р-430, Оп. 1. Д. 60. Л. 332.
11. ГАТО. Р. 430. Оп. 1. Д. 4. С. 4 об.
12. Есипова В. А. Таможенные книги Томского города первой половины XVII века как исторический источник // Человек в истории. Томск, 1999. С. 68, 168.
13. Беликов Д. Н. Первые русские крестьяне… Указ. соч. С. 7.
14. А. Ю. (А. Юрьевский). Протодьякон Матвей Мартынов. Тобольское церковное древлехранилище. Тобольск, 1902. Вып. 1. С. 10.
15. Сулоцкий А. И. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. С. 111—112.
16. Томские епархиальные ведомости. 1882. № 6. С. 3—4.
17. Голицын С. М. Сказание о белых камнях. М., 1969. С. 15.
18. Ушаков Н. Н. Исторические сведения об иконописании и иконописцах Владимирской губернии. Владимир, 1906. С. 37—39.
19. Стратий Я. М., Литвинов В. Д., Андружко В. А. Описание курсов философии и риторики профессоров Киево-Могилянской академии. Киев, 1982.
20. Крючкова Т. А. Иркутские иконы. М., 1991. С. 10.
21. Ровинский Д. А. Обозрения иконописания в России до конца XVII века. М., 1903. С. 47, 50.
22. Объявления в газете «Томские епархиальные ведомости» за 1880—1910 годы.
23. Сулоцкий А. И. Описание наиболее чтимых икон…. Т. 1. С. 98.
24. Сулоцкий А. И. Указ. соч. С. 100.
25. Тарасов О. Ю. Указ. соч. С. 202.
Опубликовано в: Православное искусство в современном мире. Всероссийская научно-практическая конференция. — Красноярск: Издательский дом «Восточная Сибирь», 2013.
