При всей своей суровости и одиозности военные диктатуры доказали свою эффективность в мировой истории ХХ века. Сепаратизм, угроза прихода к власти экстремистов или просто внутренняя нестабильность, — вмешательство вооруженных сил в политику разных стран нередко позволяло справиться с этими или другими угрозами. Так, 25 лет правления армейской верхушки в Южной Корее превратило отсталую аграрную страну в преуспевающего «азиатского тигра».
Возникает вопрос: а была ли «военная» альтернатива у России в 1917 году? Пытался ли генералитет хоть как-то покончить с анархией в стране и преградить дорогу к власти большевикам? Вроде бы пытался — за каких-то два месяца до Октября, — но не получилось. Почему? Да хотя бы потому, что военные во главе с генералом Лавром Корниловым до последнего считали, что собираются спасать, а не свергать Временное правительство, к которому, впрочем, никаких симпатий сами не испытывали…
«Левый» молот и «правая» наковальня
Революционное похмелье, — этим выражением лучше всего можно охарактеризовать ситуацию, установившуюся в России летом 1917 года. Падение монархии вовсе не придало стране «новое дыхание», как уповали сторонники Февральской революции.
Государство вроде как продолжало участвовать в Первой Мировой войне, но порядка с каждым днем становилось всё меньше как на фронте, так и в тылу. Падали темпы промышленного производства, все хуже и хуже работали транспортные пути, а у солдат совершенно не наблюдалось желания продолжать войну. Причем, как ни парадоксально, в тыловых частях дисциплина и моральный дух пали куда ниже, чем у фронтовиков, которые, казалось, должны были в первую очередь устать от военных действий.
На летние месяцы пришелся сразу целый ряд горестных событий: полным провалом закончилось Июньское наступление русских войск (1–19 июля/18 июня — 6 июля по ст.ст.), пожар на пороховом заводе в Казани (14/27 августа) обернулся колоссальными потерями в военной технике и амуниции, а немецкие войска всё увереннее продвигались вглубь уже бывшей Российской империи. 21 августа (3 сентября по ст.ст.) противник берет политически и стратегически важнейший город Ригу.
Министр-председатель Временного правительства Александр Керенский, столь популярный в обществе ещё весной, к августу окончательно превратился в объект всеобщих насмешек. Едва ли не открыто обсуждалось: кто же свергнет Керенского, «левые» или «правые»? Попытка крайних революционеров, большевиков, взять власть силой в июле не привела к успеху; теперь, казалось бы, «маятник истории» было просто обязан качнуться в другую сторону…
Солдат — на фронт, в страну — порядок
«Властителем дум» консервативных кругов российского общества летом 1917-го становится генерал от инфантерии Лавр Корнилов. Не только военный, но и известный путешественник-исследователь Средней Азии, в годы войны Лавр Георгиевич снискал славу как успехами на поле брани, так и отважным побегом из австрийского плена.
После краха Июньского наступления именно ему 1 августа (19 июля по ст.ст.) было доверено стать Верховным главнокомандующим. Генерал Корнилов попытался восстановить боеспособность армии, причем отнюдь не чрезвычайными мерами. Восстановление единоначалия, милитаризация промышленности и путей сообщения, суровые наказания (вплоть до смертной казни) за дезертирство и братания с противником, — всё это выглядит абсолютного естественным и даже необходимым в условиях мировой войны.
Однако эти меры были явным вызовом для системы Советов рабочих и солдатских депутатов, которые к августу 1917 года прочно укоренились в крупнейших российских городах. Их главной опорой служили бойцы тыловых частей, благополучно разложенных к тому времени агитацией левых партий. Программа Корнилова предусматривала ликвидацию подобных «вольниц» с последующей переброской солдат из тыла прямиком на фронт (где уже не должно было быть места пресловутым «солдатским комитетам»). Нет нужды объяснять, что у «героев тыла», доблестно громивших винные лавки, такая перспектива не вызывала особого энтузиазма.
Поэтому Советы — где продолжали работать члены будто бы преследуемой партии большевиков — были готовы поддержать Керенского, лишь бы не дать энергичному генералу «закрутить гайки».
«Никто не поддержит, все спрячутся»
Удивительно, но едва ли ни главным противником военного переворота был сам Корнилов, совсем не стремившийся к единоличной власти. Лавр Георгиевич до последнего надеялся и пытался найти общий язык с Керенским и убедить того в своей правоте. «Предложения Корнилова ультимативного требования не носили, тем более, что вопрос о личности диктатора в случае возможности сговора, оставлялся открытым. Корнилов <…> допускал возможность коллективной диктатуры, в виде Совета народной обороны», — вспоминал впоследствии один из ближайших его соратников генерал Антон Деникин.
Однако все попытки Корнилова принять участие в работе Временного правительства ни к чему не приводят — Александр Федорович с завидной энергией уклоняется от предлагаемых ему мер, попутно подозревая чуть ли ни половину своих министров в поддержке военных.
Панически бояться генерала политик начинает после т.н. «Московского государственного совещания» 25(12)–28(15) августа. Странное мероприятие, которое сам министр-председатель пытался представить как «смотр политическим силам страны» в главной роли с самим собой, превратилось в бенефис приехавшего на него после долгих уговоров Корнилова. Генералу рукоплескал чуть ли не весь зал Большого театра, а наиболее фанатичные сторонники несли своего кумира на руках.
«Передайте генералу Корнилову, что ведь мы его провоцируем <…>. Ведь его никто не поддержит, все спрячутся…», — пытался тогда вразумить военных один из лидеров кадетской партии Василий Маклаков. Действительно, в великосветских кругах царила наивная и слепая вера: придет героический генерал, свергнет ничтожных политиканов, и порядок воцарится сам собой…
Намеренная провокация или «испорченный телефон»?
По злой воле истории, немаловажным для будущего «мятежа» становится фактор отдельных личностей. Сейчас мало кому что-то скажут имена таких участников Временного правительства как Борис Савинков, Николай Некрасов или Владимир Львов. Летом 1917 года они лихорадочно пытались вести «челночную дипломатию» между главой правительства и Верховным главнокомандующим. Казалось бы, благородное занятие, но в итоге горе-посредники только лишь ввели в заблуждение обе стороны (сторонники Корнилова впоследствии объясняли всё это грамотной провокацией, подготовленной самим Керенским).
В конце августа Корнилов, под влиянием уговоров гостей из Петрограда, приходит к убеждению: Керенский осознает необходимость ввода фронтовых частей в столицу с последующим наведением порядка. Военные нужны якобы затем, чтобы подавить новое выступление большевиков и их союзников в честь «полугодовщины» Февральской революции — 9 сентября (27 августа по ст.ст.), о возможности которого активно судачили в Петрограде.
Александр Федорович же параллельно делает вывод: генерал готовит военный путч, а переданные им через упомянутого выше В.Н. Львова пожелания по переформированию кабинета министров он расценивает как ультиматум. В ночь с 8 на 9 сентября на заседании Временного правительства звучит роковое слово — «мятеж».
В ту же злополучную ночь Керенский приказывает Корнилову остановить снятые с фронта войска и оставить должность Верховного главнокомандующего, — тот отказывается, а оба выбранных министром-председателем преемника (генералы Александр Лукомский и Михаил Алесеев) не соглашаются ее принять. О поддержке Корнилова заявляют двое из пяти командующих фронтами и несколько министров Временного правительства. На Петроград продолжают движение наиболее боеспособные части русской армии — 3-й Конный корпус и Туземная («Дикая») дивизия (набранная из горцев Северного Кавказа).
Когда слово сильнее оружия
Казалось бы, исход кризиса был неотвратим, но в дело вступают Советы рабочих и солдатских депутатов. В обмен на поддержку Керенского они добиваются разрешения получить оружие (именно тогда на свет и появляется Красная гвардия), и направляют сотни агитаторов навстречу подступившим к столице фронтовым частям. Агитация возымела действие: большинство фронтовиков и без того чувствовали себя обманутыми: ведь в Петроград они ехали, чтобы усмирить «бунт большевиков», но его, как известно, в те дни не случилось.
«Слышались отрывистые фразы: „Товарищи, что же вы, Керенский вас из-под офицерской палки вывел, свободу вам дал, а вы опять захотели тянуться перед офицером, да чтобы в зубы вам тыкали. Так, что ли?» Или: „Товарищи, Керенский за свободу и счастье народа, а генерал Корнилов за дисциплину и смертную казнь. Ужели вы с Корниловым?», — вспоминал бескровную победу левых агитаторов участвовавший в походе на столицу генерал Петр Краснов.
На пути же эшелонов с наиболее стойкими к пропаганде подразделениями сочувствовавшие большевикам рабочие попросту разобрали железнодорожные пути. С командовавшим «походом в никуда» генералом Александром Крымовым встретился лично Керенский: не выдержав обвинений в «измене» от номинального главы государства, военный застрелился, став одним из немногих погибших в те странные дни.
12 сентября (30 августа по ст.ст.) «путч» фактически подошел к концу. Еще через два дня Корнилов и его ближайшие сторонники были арестованы и отправлены для ожидания суда в местечко Быхов (современная Белоруссия). Керенский остался министром-председателем Временного правительства, назначив в итоге новым Верховным главнокомандующим самого себя.
«От великого до смешного — один шаг», — эти слова Наполеона Бонапарта идеально подходят, чтобы стать эпитафией чаяниям российского общества в феврале 1917 года. Свобода обернулась вседозволенностью, демократия — безвластием, а замена павшего самодержавия чем-то новым и справедливым — решительным упадком и тотальной апатией.
Оттого и политические игры того времени кажутся скорее фарсом, чем реальными попытками изменить ситуацию. Даже если Корнилов со своей наивной верой в закон и порядок и пришел бы к власти летом 1917 года, то вряд ли бы добился хоть каких-то успехов: с разложившейся армией, деморализованными массами и апатичной элитой.
Энергией и дерзновением похвастаться мог другой спектр политических сил — крайний левый. Фактическим победителем противостояния Керенского и Корнилова стала партия большевиков. Ее руководитель Владимир Ленин еще был вынужден скрываться от властей в де-факто независимой Финляндии, но едва ли не все остальные лидеры (Лев Троцкий, Анатолий Луначарский) в сентябре освобождаются из-под ареста и беспрепятственно ведут политическую деятельность.
«После корниловских дней открылась для советов новая глава. <…> Петроградский Совет обнаружил столь резкий большевистский крен, что удивил оба лагеря: и правый и левый. <…> Рядовые члены соглашательских фракций почти сплошь поддержали резолюцию большевиков», — с удовлетворением вспоминал позднее Троцкий.
Большевики стремительно получают реальную власть в системе Советов рабочих и солдатских депутатов, а лояльная им Красная гвардия растет с каждым днем… До октября 1917 года остаются считанные недели.