Император Юстиниан (в центре) в окружении духовенства и воинов. Мозаика, VI в.
Почему люди спорят о прошлом? Строят непохожие теории, по-разному объясняя то, что было десятки и сотни лет назад? Казалось бы, как нашу жизнь и наши интересы могут задевать те люди и те события?
Но это не абстракция и не отвлеченные игры разума. Неслучайно Гегель называл историка пророком, предсказывающим прошлое. На умозаключения о минувших событиях исследователь неминуемо проецирует свои суждения о настоящем и надежды (зачастую, вместе со страхами) на будущее.
Так что, говоря о прошлом, мы говорим сами о себе.
И пример Восточно-Римской (Византийской) империи здесь как нельзя более удачен: для одних это «Второй Рим», государство, подарившее России само ее имя, государственную символику и национальную идею, для других — нечто отсталое и заскостенелое, поделившееся с нашими далекими предками разве что собственными «родовыми травмами»: деспотией, бюрократизмом, религиозным ханжеством и безвкусной роскошью.
Так кто же прав и какой была на самом деле эта империя, исчезнувшая почти семь столетий назад? И так ли много мы о ней знаем?
Византия, которой не было
Что бы почувствовал читатель, назови бы в беседе с ним иностранец Россию «Московией»? В лучшем случае — непонимание, а то и обиду за Отчизну; ведь как-то неуважительно сводить огромную страну к одной лишь ее столице, величая откровенно архаичным топонимом.
Примерно схожую гамму чувств испытал бы житель Восточной Римской империи, услышав слова «Византия» и «византиец». Свою преемственность они напрямую возводили к Римской империи; и если западная ее часть в 476 году окончательно пала под натиском варваров, то с восточной ничего не случилось — она так и осталась Римской, или Ромейской, империей.
Соответственно, и сами себя ее жители называли ромеями. Это было наднациональное понятие: ромеями считались все подданные империи, без разницы — греки, армяне, сирийцы или славяне. Ромейской идентичности долгое время не мешал и тот факт, что латынь, по сути, была благополучно забыта большинством населения, и даже официальным государственным языком с середины VI века был греческий.
Восточно-Римская империя на карте. Бежевым цветом обозначена ее территория на пике могущества (середина VI века), розовым — оставшаяся к началу VIII.
Это очень важный аспект для понимания истории Восточно-Римской империи: в отличие от варварских королевств, возникших на руинах империи Западной (и спустя века ставшими знакомыми нам Францией, Англией, Испанией и т.д.), это государство не позиционировало себя как новое национально-политическое образование. Эта идеологическая «обращенность в прошлое» стала как благословением, так и проклятием державы.
Но откуда же взялось слово «Византия»? Византием некогда называлась столица государства — Константинополь (он же Новый Рим, он же Царьград, ныне — Стамбул), однако несколько веков это слово, по сути, не использовалось. Уже после падения империи, в XVI веке этому архаизму придали второе дыхание немецкие историки.
Зачем? Западным историкам было важно представить державу Константинополя как «тупиковую ветвь» античной цивилизации — в противовес «прогрессивным» государствам Западной Европы. И слово «Византия» очень удачно подходило для того, чтобы отделить от Древнего Рима историю его восточного правопреемника.
Традиция или закоснелость?
Позднее это дало почву для мифа об отсталости и культурной неполноценности Ромеи-Византии. Но так ли это было в действительности? Упомянутая выше «обращенность в прошлое» первые века самостоятельного существования державы Константинополя шла ей только на пользу.
В IV–VIII веках это было исключительно урбанизированное государство. По меркам средневековой Западной Европы большим городом считалось поселение с 5-7 тысячами жителей. В это же время даже в периферийных для Ромеи центрах жило от 50 тысяч людей, а в столице Константинополе — до полумиллиона человек! Неудивительно, что даже иностранцы долгое время называли его просто Городом. Без преувеличения, это было сосредоточение, вершина всей человеческой цивилизации раннего Средневековья.
Урбанизация диктовала и высокий культурный уровень, который Восточно-Римская империя держала очень долгое время. Показателем этого служит хотя бы тот факт, что именно здесь окончательно утвердился привычный для многих поколений формат книги, т.н. «кодекса». Частое соприкосновение с печатным словом явило ромеям архаизм и непрактичность свитков.
Фрагмент византийской мозаики в одном из храмов Равенны (современная Италия)
Империя не знала и характерных для средневековой Европы массовой смертности и эпидемий — византийская медицина была развита на порядок лучше. И не стоит полагать, что все достоянияе ромеев было плодами исключительно бережного сохранения античного наследия: например, не имеющая аналогов система «светового телеграфа» была разработана жившим в IX веке ученым Львом Математиком.
Да и сбережение вершин античной мысли в синтезе с христианским мировоззрением — уже само по себе является достижением Ромеи-Византии в контексте развития человеческой цивилизации. То, что без участия византийцев труды Аристотеля и Платона, Евклида и Сократа были бы недоступны многим поколениям европейцев, следует признать неоспоримым фактом.
Однако в исторической перспективе пиетет византийцев к Античности сыграл с ними злую шутку: верность традиции приняла характер неприятия любых перемен, что и привело к конечному краху.
Перевороты как норма жизни
Так почему же слова «византизм» и «византийский» в европейской традиции применяются, когда речь идет о коррупции, заговорах и интригах? Быть может, это результат фальсификаций?
Предоставим дело простой арифметике. С 324 (когда римский император Константин перенес столицу в город, впоследствии названный его именем) по 1453 гг. Восточно-Римской империей правили, от 88 (по подсчетам русского историка Георгия Острогорского) до 107 (данные французского историка Шарля Диля) человека. Средний срок властвования одного «василевса» (греч. «правитель», «повелитель», «царь») в любом случае выходит не особо внушительным — примерно 11–12 лет.
Но и этот показатель оказывается «средней температурой по больнице». В периоды смут правители Византии вообще менялись с калейдоскопической быстротой: семь императоров в период с 695 по 717 гг., пять императоров в 797–820 гг., семь императоров в 1055–1081 гг., шесть в период с 1180 по 1204 год.
В общей же сложности историки насчитывают до 65 попыток государственных переворотов в Константинополе и лишь немногим более 30 самодержцев, умерших своей смертью. Из этого можно сделать вывод: дворцовые перевороты были нормальной практикой в политической жизни Восточно-Римской империи, — и это никакой не навет западных злопыхателей.
Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно взять едва ли не любой период в истории государства. 602 год: император Маврикий, пытаясь навести порядок в армии, спровоцировал военный переворот. Центурион Фока захватывает власть, обезглавливает предшественника, всех его сыновей и верных людей. Но он оказывается весьма скверным императором и в 610 году уже Фоку вместе с приближенными убивают участники народного бунта. Новый император, Ираклий I, напротив, проявляет себя способным правителем и талантливым полководцем. Он правит вплоть до своей ненасильственной смерти в 641 году.
Затем все возвращается на круги своя: старшего сына Ираклия, Константина III, убивают по приказу молодой вдовы усопшего императора — она желала возвести на трон своего сына, Ираклия II. Однако тому уже сторонники мертвого сводного брата наносят тяжелые увечья и отправляют в изгнание вместе с матерью, — и это все в том же, 641 году!
Византийская армия во главе с императором. Фреска VII века.
Нанесение увечий (отсечение носа, вырывание языка, ослепление) вместо убийства вообще стало визитной карточкой «игр престолов» по-константинопольски: ромеи полагали, что физически неполноценный человек не может править автоматически, потому и убийство не всегда обязательно. Притом нередко незадачливых правителей калечили самые близкие люди: так, императора Константина II в 797 году ослепили по повелению родной матери Ирины, привыкшей к власти за годы регентства.
Однако, находились и разрушители стереотипов: Юстиниану II утраченный при низложении в 695 году нос не помешал спустя десять лет отбить трон и вырезать всех, кто, так или иначе, участвовал в управлении империей в предшествующие годы (неудивительно, что спустя еще шесть лет, при новом перевороте, убьют его самого).
Ну и, наконец, абсолютно нормальным было, когда после очередного успешного заговора к власти приходил выходец из простонародья. В разные годы василевсами становились бывшие наемники, выходцы из крестьян, объездчик лошадей и даже рыночный меняла.
Империя сумбура
Как же такое могло происходить? Ведь император считался абсолютным правителем государства, помазанником Божиим. Формально ему принадлежала вся земля в государстве — то есть даже речи не могло идти о феодальной вольнице, служившей катализатором распрей и усобиц в европейских королевствах.
Конечно, неверно представлять, что вся история константинопольской державы — это одни сплошные перевороты, ослепления и менялы на троне. Вовсе нет. Государство знало и свой «золотой век», когда Юстиниан I (правил с 527 по 565 гг.) распространил свою власть на все Средиземноморье и Черноморье — от нынешних Марокко и Португалии до Грузии и Крыма. Да и впоследствии вслед за каждой смутой следовал период относительного спокойствия и процветания: так было при Исаврийской (начало VIII — начало IX веков), Македонской династиях (середина IX — середина XI веков) и Комниных (конец XI — конец XII веков).
Тем не менее, в каждый из таких периодов восстанавливалось гораздо меньше, чем упускалось в предыдущие и последующие года. Держава ромеев теряла земли, города, выходы к торговым путям, население и природные ресурсы. И первое падение Константинополя от европейских крестоносцев (1204), и второе — от турок-осман (1453) были глубоко закономерны.
Двуглавый орел, вопреки распространенному мнению, был официальным символом империи только при последней династии Палеологов. До нее герба как такового у Византии не было.
Как представляется спустя прошедшие века, Восточно-Римскую империю сгубило отсутствие двух факторов, становление которых способствовали развитию Западной Европы: формального права и социальной субъектности. Европеец со временем начинал себя ощущать членом определенного сословия или сообщества, носителем соответствующего социального статуса (будь то феодал, рыцарь или цеховой мастер), со своими правами и обязанностями.
В Ромейской державе же царил социально-правовой сумбур и хаос. Законодательство никто, по сути, и не пытался приводить в порядок со времен Юстиниана I, — оттого и отсутствие единого стандарта престолонаследия, заложившее почву для череды переворотов. А многочисленные подданные, будь то динаты (крупные землевладельцы), и военачальники, или обычные землепашцы и ремесленники не чувствовали себя хоть сколько-нибудь защищенными перед налоговым гнетом, бюрократическим аппаратом или самодурством очередного правителя.
Оттого у византийца любого социального положения было лишь одно реальное право перед своим василевсом — низвергнуть его, чем многие, как мы видим, с охотой пользовались. А сложное и запутанное устройство императорского окружения — наследие римских времен — едва ли не вынуждало придворных плести интриги и строить заговоры.
В поисках национальной идеи
Кризис Ромейской державы и имперской идентичности, основанной на «устремленности в прошлое» стал отчетливо заметен в начале VIII века. Государство понесло целый ряд сокрушительных военных поражений, в первую очередь — от молодого Арабского халифата, лишилось целого ряда территорий (Ближнего Востока, Северной Африки, владений в Западной Европе), в упадок пришла культурная и хозяйственная жизнь страны.
Неуклонно падала и численность вооруженных сил империи. При Юстиниане I армия почти полностью состояла из полноправных подданных, служивших за надел земли. Но сокращение земельного фонда сломало эту систему: уже через пару-тройку веков василевсу служат не столько ромеи, сколько различные наемники (от норманнов до половцев), а с X века ромейская армия целиком комплектуется иностранцами.
Причем немаловажно отметить кризис именно самой «ромейской» идентичности: ощутимую роль в военных успехах мусульман сыграло именно нежелание у негреческих народов гибнуть за ставшую чуждой им империю, — об этом свидетельствуют средневековые хроники. В то же время этнические греки упорно продолжали считать себя «ромеями», единственными наследниками Античности, и никем иным.
И в этой ситуации новая, Исаврийская династия и ее основатель Лев III Исавр (правил в 717–741 гг.) попыталась найти консолидирующую идеологию в лице ставшего со временем притчей во языцех иконоборчества. Казалось бы, какая связь между укреплением государства и отказом от почитания икон? Не стоит забывать, что Восточно-Римская империя была глубоко религиозным обществом, где Православие, так или иначе, было связано со всеми сторонами его жизни. Потому и любое социально-политическое движение за перемены в Византии облекалось в религиозную форму.
Да, сейчас иконоборчество однозначно трактуется в современном Православии как страшная ересь, антихристианское по своей сути явление. Доживи бы до наших дней иконоборцы, их бы это крайне возмутило: себя-то они как раз и считали подлинной Церковью, защитниками истинного христианства, стремившимися очистить ее от различного рода ересей и языческих пережитков. К слову, и «иконоборцы», — это не самоназвание, а презрительная кличка, данная противниками.
Иконоборцы затирают лик Спасителя в храме. Рисунок Х века.
Исаврийская династия, представлявшая провинциальную армейскую элиту, стремилась преобразовать вянущую и дряхлеющую империю в эдакий военный лагерь, в котором не было бы места роскоши, суевериям и всему иррациональному. Отказ от преклонения перед ликами святых был для них первым шагом на этом пути; предполагалось, что почитания достойны только распятие и евхаристические дары.
Однако такая постановка вопроса исключала не только сложившиеся представления ромеев о визуальной эстетике, но и, по сути, весь уклад жизни в стране (за исключением ряда отдаленных регионов, например, Армении). Первые императоры-иконоборцы с подлинно солдатской прямотой откровенно «рубили с плеча»: сжигали иконы, затирали фрески, преследовали несогласное духовенство.
Неудивительно, что для простого люда они стали быстро ассоциироваться с древнеримскими язычниками. Тем более, что ожидаемые военные победы и хозяйственный подъем с отказом от икон так и не пришли. Потому даже несмотря на сравнительную миролюбивость и компромиссность поздних иконоборцев, это движение к середине IX века потерпело окончательный крах и в 843 году было заклеймено как ересь.
С тех пор традиционная элита, вновь взявшая в руки бразды правления изрядно обветшавшей державой, приравнивало к нечестивцам и еретикам любое движение за перемены в стране.
Конечно, Византия не была лишена определенного запаса прочности: идеологического, географического, экономического, человеческого. Однако упорное нежелание принимать реалии порядком изменившегося мира и идти в ногу со временем обернулось стагнацией, затяжной агонией и итоговым крахом.
Мечеть Айя-София в турецком Стамбуле — бывший православный храм святой Софии
Судьба империи в историографии, в общем-то, незавидна. Как доброжелатели, так и недруги видели и видят в ней прежде всего какой-то символ: будь то деспотии, бюрократизма и интриганства, или же, напротив, духовности, имперского величия, симфонии государства и Церкви. Мало кого интересует «живая» Византия, какой она была в действительности. Но в отношении страны, которая и сама себя видела словно отражением прошлых времен, это видится суровой справедливостью…
