«Купеческие поминки». Ф.С. Журавлев, 1876 г.
«Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мф. 19:24), — эти слова из Святого Евангелия известны каждому. Ряд ученых-библеистов, впрочем, полагают, что известный нам вариант фразы стал следствием ошибки в переводе, вызванной созвучием греческих слов «κάμηλος» («верблюд») и « κάμιλος» («канат»), однако, даже с этим допущением, смысл исходного положения почти не меняется.
Русская классическая литература, которую невозможно представить без опоры на Православие, естественным образом не могла обойти стороной эту вечно актуальную тему. Губят ли душу человека богатства? А если да, что страшнее: накопления сами по себе или стремление обладать ими во что бы то ни стало? Каждый из русских писателей, в какой-то мере, давал на эти вопросы свои ответы.
Павел Чичиков (Н.В. Гоголь, «Мертвые души», 1842)
Образ центральной фигуры так и не вышедшей в свет трилогии великого писателя, в какой-то степени архетипичен. Гоголем подчеркивается неодолимая обаятельность (вкупе с внешней неприметностью) Чичикова, его колоссальная энергичность, пытливый ум и восторженное себялюбие, почитание себя за великого знатока человеческих душ. Все это, в той или иной степени, унаследуют такие персонажи как Лужин у Достоевского или Остап Бендер у Ильфа и Петрова.
Неутомимый и внешне благопристойный Петр Иванович смотрится гораздо привлекательнее своих «партнеров» по сомнительными сделкам. Первый том «Мертвых душ» наводнен нарочито гротескными и малосимпатичными персонажами вроде Плюшкина, Собакевича, Ноздрева и прочих, что отсылает читателя к вопросу о смысле названия произведения; уж точно ли под «Мертвыми душами» Николай Гоголь подразумевал умерших крепостных? Действительно, разве кто-то может сопереживать надуваемым им провинциальным помещикам и чиновникам?
Чичиков. Иллюстрация А.М. Лаптева
Тем не менее, сам Гоголь не питает иллюзий в отношении нравственного облика своего героя, прямо называя того «подлецом» и описывая его не слишком героическую биографию: выслуживание перед начальством, мошенничества, подлоги. На этот путь Чичикова обрекает унаследованный от отца завет «Всё перешибешь на свете копейкой»: иными методами «копить копейку» человеку без должного происхождения и связей в России первой половине XIX века было трудно.
К большому сожалению, читатель вынужден довольствоваться лишь малой (из первоначального задуманного автором) частью приключений и внутренних переживаний Чичикова. Трилогия так и не была завершена, а Петр Иванович так и остался в памяти читателя восседающим в карете, которую ведет куда-то вдаль тройка лошадей…
Старуха-процентщица (Ф.М. Достоевский, «Преступление и наказание», 1866)
Развитие капиталистических отношений в середине XIX века неуклонно вело к тому, что наряду с купцами, промышленниками и ремесленниками в российском обществе стали привычными и люди, занимающиеся финансовыми операциями.
Этот нелюбимый современниками типаж весьма колоритно описал Федор Достоевский в образе жертвы Родиона Раскольникова — старухи-процентщицы Алены Ивановны. Как и многие другие герои Достоевского, это глубоко «живой» персонаж, наверняка имевший под собой сразу нескольких прототипов: известно, что сам писатель с юных лет неоднократно был вынужден брать займы у ростовщиков.
Вера Карпова в роли Алены Ивановны (т/с «Преступление и наказание», Россия, 2007).
Алена Ивановна, на первый взгляд, не играет особо важной роли в повествовании: по существу, она нужна исключительно для знаменитой сцены преступления Раскольникова. Однако ее образ убедителен и завершен, и в нем трудно найти хоть что-то светлое и человеческое: «Глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет».
Всем своим существом процентщица внушает исключительное чувство отвращения: избивает и держит в страхе слабоумную сводную сестру, берет грабительские проценты с отчаявшихся должников, откровенно чуждается человеческого общества, почти не выходя из квартиры. Неудивительно, что именно ее Раскольников выбирает для проверки теории «крови по совести» и — признайтесь себе — убийце в данном случае мы сопереживаем больше, чем жертве.
Конечно, это опасное чувство, и оно исчезает по мере развития повествования. Человеческая жизнь есть величайшая ценность, лишать которой окружающих не имеют никакого морального права даже «особенные люди», — доказывает нам писатель.
При этом глубоко симптоматично, что для доказательства этого тезиса Федор Михайлович выбирает не жизнь пьяницы Мармеладова, развратника Свидригайлова или лицемера Лужина. Образ типичной петербургской ростовщицы должен был быть куда более отвратительным читателю того времени.
Фирс Князев (Н.С. Лесков, «Расточитель», 1867)
Единственная пьеса Николая Лескова вызвала критические отзывы у общества, а сам писатель впоследствии называл ее «весьма слабой». В предреволюционные и, особенно, в революционные годы произведение обрело признание театралов, однако современному читателю «Расточитель» уже почти не известен.
Чем же значима пьеса? Прежде всего антагонистом — богатым провинциальным купцом Фирсом Князевым, который своей харизмой уводит на второй план протагониста, честного и прямого Ивана Молчанова. Говоря современным языком, это олигарх своего времени. Князев не только властвует в купеческой среде, подобно Кнурову или Кабановой в произведениях А.Н. Островского, он — «первый человек в городе». Фирс Григорьевич держит в кармане и градоначальника, и все суды в округе, подменяя де-факто собой государственную власть.
Постановка «Расточителя» в Тульском драматическом театре, 2017 г.
В отличие от тех же Чичикова и Алены Ивановны, Князев не нуждается в «социальном эскапизме» или какого-либо рода маскировке. Он любит рассуждать о морали и нравственности, и прямо объясняет свои не самые честные дела (по сюжету «Расточителя» купец заключает в сумасшедший дом конкурента, чтобы присвоить себе его дело и увести любимую женщину) соображениями «общественного блага».
В образе Князева Лесков пытается представить хозяев новой, пореформенной России — волевых, напористых дельцов, не знающих моральных ограничений, презирающих закон («Не может быть, чтоб человек с умом не сделал в России того, что хочет!»), и при этом пользующихся почетом и властью в обществе.
Ермолай Лопахин (А.П. Чехов, «Вишневый сад», 1903)
Совершенно иными красками характерный представитель купечества написан в гораздо более известной классической русской пьесе.
Образ Лопахина интересен, тем, что он подчеркнуто дуалистичен. Один и тот же персонаж (Петя Трофимов) сначала сравнивает Ермолая Алексеевича с «хищным зверем, который съедает всё, что попадается ему на пути», а, прощаясь с ним, отмечает, что у купца «тонкие, нежные пальцы, как у артиста… тонкая, нежная душа».
В отличие от идущего напролом Фирса Князева, Лопахин не чужд сентиментальности, рефлексии и самокритике. Герой «Вишневого сада» много переживает из-за своей необразованности, низкого социального происхождения, испытывает своеобразное чувство морального долга перед помещицей Любовью Раневской — бывшей хозяйкой своей семьи, пытаясь спасти ее от разорения.
Данила Козловский в роли Лопахина. Спектакль «Вишневый сад» в Московском драматическом театре, 2014.
Однако благородные устремления души Лопахина не находят отклика у окружающих. В результате, в нем берет вверх тот самый «хищный зверь», что отчетливо заметно в кульминационном монологе «Я купил»: «Музыка, играй отчетливо! Пускай все, как я желаю! Идет новый помещик, владелец вишневого сада! За все могу заплатить!».
Впрочем, даже в этом моменте радостный купец скорее смешон, чем страшен. В конечном счете, Чехов оказывается прозорливее Лескова, словно намекая, что Лопахину и ему подобным не по силам стать настоящими хозяевами вишневого сада (который, как мы помним со школьной семьи, есть «вся Россия»).
Сергей Шмелев (И.С. Шмелев, «Лето Господне», 1948)
Образ отца в автобиографической повести Ивана Шмелева является одним из немногих полностью положительных примеров изображения предпринимателя в русской литературе.
Сергей Иванович — подрядчик, руководящий строительной артелью. На свое дело он смотрит не как на возможность разбогатеть, но как возможность быть полезным обществу. Шмелев-старший по-настоящему религиозный человек, который искренне заботится не только о подчиненных (они для него почти что члены семьи), но и обо всех окружающих, особенно бедняках.
Для него характерно поступиться материальной выгодой, чтобы совершить поступок по совести (например, возвести памятник Пушкину или отпустить работников на богомолье). «Так и поступай, с папашеньки пример бери… не обижай никогда людей», — говорит маленькому рассказчику один из рабочих Шмелева-старшего.
В этом светлом образе, пожалуй, скрыта не только естественная тоска уже немолодого Ивана Шмелева по усопшему отцу и счастливым годам детства. В нем — все мечты российской интеллигенции о появлении в стране, говоря по-современному, социально ответственного бизнеса, примеров которого в русской литературе можно найти не так много (Андрей Штольц в «Обломове» И.А. Гончарова, Василий Бахарев в «Приваловских миллионах» Д.Н. Мамина-Сибиряка).
Подводя итоги, стоит признать очевидное: образ предпринимателя никогда не был в фаворитах у русских писателей. «Деловой человек» неизменно выступает либо паразитом, находящим выгоду в недостатках окружающего общества, либо хищником, непосредственно эти недостатки созидающим. Лишь в редких случаях это честный труженик, для которого слова «справедливость» и «совесть» имеют значение.
При этом «деловой человек» не плох сам по себе, — это косвенно признает даже такой убежденный критик капиталистических отношений как Федор Михайлович Достоевский. В значительной мере, через него транслируются пороки всего общества. Именно окружение с его дикими нравами, необузданностью, неумеренностью и трусостью побуждает неординарных людей становиться накопителями земных богатств…
