Демонстрация в поддержку «красного террора». Петроград, 1918 г.
5 января 1918 года большевиками было распущено Всероссийское Учредительное собрание; с применением оружия красногвардейцы в Петрограде разогнали демонстрацию в защиту «Хозяина земли Русской». Эти события, о которых мы писали в предыдущем материале, посвященном столетию революционных событий в России, современные историки склонны оценивать если не как положившие начало, то, по крайней мере, ставшие провозвестником грядущего «красного террора» — явления насколько ужасного, настолько и неизвестного потомкам…
«…Когда взяли первый десяток и говорили нам, что их берут на допрос, мы были спокойны. Но уже при выходе второго десятка обнаружилось, что берут на расстрел. Убивали так, как убивают на бойнях скот. Расстрелы продолжались целые сутки, нагоняя ужас на жителей прилегающих к тюрьме окрестностей. Всего расстреляно около двух тысяч человек за этот день.
Кто был расстрелян, за что расстрелян, осталось тайной. Вряд ли в этом отдадут отчет и сами чекисты, ибо расстрел, как ремесло, как садизм, был для них настолько обычной вещью, что совершался без особых формальностей…».
Очевидцу, бывшему белому офицеру Ракитянскому, повезло: тогда, весной 1920 года, в самый последний момент он убедил сотрудников Чрезвычайной комиссии в том, что был задержан всего лишь за нарушение комендантского часа в недавно взятом Красной армией Екатеринодаре (ныне — Краснодаре). Позже, судя по всему, Ракитянскому удалось выбраться из Советской России. Во всяком случае, его рассказ, в числе многих подобных свидетельств, привел историк Сергей Мельгунов в книге «Красный террор», ставшей первым крупным исследованием на данную тему.
В советскую эпоху представить даже возможность для историков свободно заниматься изучением неоднозначных вопросов революционного времени было невозможно. «Политически некорректной» становится тема «красного террора» и в современной России. Однако знать ужасающие подробности событий столетней давности из отечественной истории необходимо: иначе невозможно представить масштабы и последствия трагедии Гражданской войны в нашей стране.
Победа любой ценой
В предыдущих публикациях, посвященных столетию революционных событий в России, мы отмечали: приход большевиков к власти в России стал следствием комбинации случайных обстоятельств и стихийных процессов в массовом сознании. Взять власть в бывшей империи Романовых октября 1917 года было сравнительно легко, но удержать…
У Ленина и соратников первоначально отсутствовал четкий план действий. Была итоговая цель — Мировая революция, была тактическая гибкость, позволяющая заимствовать лозунги и целые программные положения у партий-конкурентов (а сами эти партии тут же запрещать), но между грандиозностью цели и сумбурностью методов зиял гигантский провал.
Как можно возродить фактически распавшуюся на множество осколков огромную империю? Какими способами следует мобилизовать на службу новорожденному Советскому государству слои общества, совершенно ему чуждые? В наследии Маркса и Энегльса ответов на эти вопросы не было, да и сам Ленин еще осенью 1917, при написании «Государства и революции», ими не очень-то и интересовался.
Вопреки убеждениям непримиримых антикоммунистов, сам приход к власти большевиков еще не означал по умолчанию начало террора. Первые месяцы после Октября царил не ужас, а хаос. В нем взятого в плен с оружием явного врага коммунисты могли отпустить под честное слово, как было с казачьим генералом Петром Красновым или лидером монархистов Владимиром Пуришкевичем. В то же время, не представлявшие угрозу новой власти люди могли быть убиты, хотя формально в октябре 1917 смертная казнь была запрещена (так поступили, например, с лидерами кадетской партии Антоном Шингаревым и Федором Кокошкиным и лояльным большевикам адмиралом Алексеем Щастным).
Стоит отметить, что будущая печально известная «чека» или «чрезвычайка», Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, хоть и была создана под началом Феликса Дзержинского 6 декабря 1917 года, первое время занималась расследованием сугубо хозяйственных преступлений и «расстрельных» полномочий не имела.
Ф.Э. Дзержинский вместе с подчиненными
Тем не менее, к лету 1918 года ставший уже стопроцентно большевистским и переехавшим из Петрограда в Москву Совет народных комиссаров оказался в весьма тяжелой ситуации. Экономика страны пребывала в разрухе, на обширных территориях Юга России и Сибири власть перешла к Белому движению, отмежевались и национальные окраины. А после мятежа Чехословацкого корпуса под контролем Советов оказалась, по существу, лишь полуголодная центральная Россия.
Новую власть могли спасти только самые радикальные меры. И она к ним оказалась готова.
Теория и практика
Сочувствующие советской власти уверяют: «красный террор» стал ответом на «террор белый». Дескать, пойти на крайние меры Ленина заставили два покушения, состоявшихся 30 августа 1918 года: успешное — на председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого (по злой иронии судьбы, принципиального противника массовых расстрелов) и неудачное — на самого Владимира Ильича.
Однако, во-первых, назвать «белыми» оба покушения невозможно. И убийца Урицкого Леонид Каннегисер, и покушавшаяся на «вождя мирового пролетариата» Фанни Каплан не имели никаких связей с антибольшевистскими армиями и правительствами. Канегиссер скорее мстил за убитого большевиками друга, а Каплан являлась участницей партии левых эсеров, враждебных как коммунистам, так и белогвардейцам.
Во-вторых, изданное 5 сентября 1918 постановление Совнаркома, утверждавшее, что «обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью», по существу, лишь легализовало меры, скрыто применявшиеся советскими органами власти в течение последних трех месяцев.
Так, еще в июне Владимир Ильич решительно осудил руководителя петроградских коммунистов Григория Зиновьева: тот пытался удержать своих излишне рьяных сторонников от самочинных расправ после убийства — предположительно, эсерами — видного большевика В. Володарского. «Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это невозможно!», — писал тогда Ленин.
Собственно теоретическую базу под будущие соответствующие мероприятия Владимир Ильич начинал подводить еще в сравнительно «мирном» январе 1918 года: «В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы… В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ до их исправления надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом — расстреляют на месте, одного из десяти, виновных в тунеядстве».
Потому неудивительно, что многие акты «красного террора» были воплощены в жизнь еще до его формального начала. Самый известный из них, безусловно, — расстрел в Екатеринбурге низложенного год назад императора Николая II вместе с семьей и приближенными в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
Николай Романов вместе с членами семьи. Начало 1918 года.
Преступление, которое долго время пытались объяснить как самостоятельное решение местного Совета, приятное в связи с мифическим «контрреволюционным заговором», в действительности было заранее продумано до мелочей и одобрено верхушкой государства, — спустя годы утверждал в мемуарах лично причастный к нему Лев Троцкий. Времена революционного хаоса отходили в прошлое…
Осмысленное уничтожение
Описывать отдельные акты «красного террора» можно долго, если не бесконечно. Это был не стихийный процесс, но целая машина по планомерному уничтожению всех, кто был для большевиков «лишними» в создаваемом ими государстве.
«Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого», — так коротко излагал суть «красного террора» сопредседатель ВЧК Мартыньш Лацис.
Суровая, но необходимая потребность в наведении порядка в тылу и на фронте в условиях гражданской войны превратилась в нечто абсолютно самодостаточное, невиданную по размерам человеческую гетакомбу, приносимую неведомым богам.
Передовица одной из большевистских газет в поддержку «красного террора»
В сентябре 1918, в «ленинские дни», чекисты в Москве и Петрограде за несколько дней расстреляли более тысячи арестованных «классовых врагов», никак не связанных с действиями Каннегисера и Каплан: аристократов, священнослужителей, представителей буржуазии и интеллигенции. Тогда это ужаснуло многих.
А через два года, после занятия красными Крыма, последнего оплота белых войск на юге России, за короткий срок будут казнены от 80 до 120 тысяч человек, заподозренных в сотрудничестве с ушедшими в эмиграцию побежденными. При этом Крым был только одной из многих территорий, лояльных Белому движению; подобные чистки были и на Кубани, и на Дону, и в Сибири, и на русском Севере…
Также на десятки тысяч идет счет жертв подавления Красной армией крупнейших крестьянских восстаний в 1920–1924 годах: Тамбовского, Западно-Сибирского и многих других.
Неизбежно возникает вопрос: а как было по другую сторону фронта? Белые войска тоже проводили карательные акции, репрессировали инакомыслящих, брали заложников, казнили военнопленных. Однако «белый террор», в отличие от красного, носил не системный, а стихийный характер и никогда не поощрялся руководителями антибольшевистской борьбы. Да и число его жертв несопоставимо меньше.
«Где и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора как системы власти? Где и когда звучали голоса с призывом к систематическим официальным убийствам? Где и когда это было в правительстве генерала Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?», — задавался уже после войны риторическими вопросами упомянутый выше Сергей Мельгунов.
Тысячи или миллионы?
Политическая воля, направлявшая волны террора, очевидна. Но без тысяч исполнителей эта система работать бы не смогла. Ее ядром стали, в первую очередь, большевики старой закалки, та самая «ленинская гвардия»: профессиональные революционеры наслаждались реваншем за годы преследований, ссылок и тюремного заключения, не отделяя бывших гонителей от невиновных и «друзей по несчастью» в годы царской власти — тех же эсеров и меньшевиков.
Невозможным был бы «красный террор» и без разного рода «интернационалистов»: латышей, венгров, китайцев и других, сильно напоминавших своим поведением средневековых наемников на захваченных территориях. Ну и, наконец, проводниками безумия террора стали и многие выходцы из малограмотного простого люда, самым дурным стремлениям чьих душ революция дала «правильное» направление.
Сколько же всего человек стали жертвами «красного террора»? В первые послерволюционные годы, в различных русских эмигрантских и иностранных исследованиях приводились пугающие данные: от 1,7 до 2,2 млн человек. Но, по всей видимости, это сильно завышенные данные, куда включены также и скончавшиеся от заразных болезней, голода и непосредственно погибшие в ходе боевых действий.
«В жертву Интернационалу». Белогвардейский плакат, обличающий «красный террор». 1919 г.
Более благосклонные к большевикам российские историки рубежа ХХ–ХХI, такие как О.Б. Мозохин, значительно занижают число погибших от рук чекистов, бойцов Частей особого назначения (ЧОН) и участников иных карательных структур советского государства до 50–100 тысяч человек, полагая что большая часть жертв «красного террора» являлись обычными уголовными преступниками.
В противоположность им другой современный исследователь Гражданской войны, С.В. Волков, отмечает, что документально подтверждены казни большевиками примерно 140-150 тысяч реальных и мнимых врагов, но реальное количество убитых может превышать это число в десятки раз — вплоть до упоминавшихся в 20-х годах прошлого века двух миллионах павших людей…
***
«Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомерного проведения в жизнь насилия», — писал Мельгунов.
Казалось бы, вся дальнейшая история ХХ века пыталась опровергнуть эти слова. Но даже на фоне многих других преступлений против человечества «красный террор» даже при самом беглом ознакомлении не теряет своей ужасности.
При написании использованы научные работы:
Рабинович А.Е. Большевики у власти. Первый год советской эпохи в Петрограде: Пер. с англ. И. С. Давидян. — М.: АИРО-XXI; М.: Новый хронограф, 2008.
Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. — М.:P.S.(Постскриптум), 1990.
Волков С.В. Красный террор глазами очевидцев. —М.: Айрис-пресс, 2010
